— Страдаешь и ты?
Маленький мальчик поднял глаза, и Глеб узнал Федю.
— Я ненавижу Его, но я хочу дойти до Него. Я хочу все Самому рассказать. Этим не стоит. Этим все — все равно.
— Кого ненавидишь ты, мальчик?
— Господа Бога.
— За что?
— За все ненавижу.
— Ты — маленький мальчик?
— Да, я маленький мальчик, но смотри мое сердце.
Федя открыл свое сердце. Была так изранена грудь, что сердце легко было видеть. Оно было большое, недетское, все в ранах, сочащее кровь.
— Все муки, какие есть в мире, каждый носит в сердце своем, и оттого сердце каждого — мир, и каждая боль в каждом сердце.
Мальчик от нестерпимых мучений закрыл на минуту глаза, но тотчас еще шире открыл их.
— Не могу, — простонал он, — я не могу уже и глаз закрывать, я погружаюсь в кровавое море, и оно захлестнет меня. Я иду дальше к Нему.
Как жутко страдать так, как Федя! Как больно терзаться так мальчику!
Глеб берет его за руку и другую кладет на горячую голову, и говорит:
— Мальчик, ты путаешь вместе — Бога с Христом. Мы не знаем, страдает ли Бог, создавший наш мир, давший страдания каждой клетке живой, но Христос!.. Посмотри на Христа.
Федя послушно, затихнув, поднимает глаза.
На скале, над входом последним, слабо мерцая светом, идущим от тела, пригвожден распятый Христос.
Глеб сам не знал, как почувствовал близость Его. Но, подняв глаза, не может оторвать уже их, и чем больше глядит, тем острее и жгучее становятся страдания, и радость восторга омывает тело холодящей волной.
— Федя, Федя, мой мальчик! Смотри — и теперь Он страдает, Он не сходил с креста, Он вечно распят на нем, Он, как и мы, неизмеримо больше, чем мы, болеет каждою болью, и каждого убиенного муки поистине полностью берет на себя. Он добровольно страдает за всех, Он искупает чью-то вину, чью-то ошибку. Может быть, Божью. Есть Бог и есть Христос, мальчик мой! И Христос выше Бога. Пойдем, пойдем за Ним!
Лик Христа, осиянный бледным рассеянным светом, склонился немного еще, и крупная тяжелая капля крови темно-красным рубином скатилась к подножию ног Его.
Кто-то невинно погиб. Прими его, Господи!
— Федя, Федя, кто-то безвинный погиб. Помолись за него. Господь Иисус Христос, прими его душу! Федя, идем за Ним! Ах, как сладко страдать!
Глеб крепко сжимает руку мальчика.
— Пойдем же! Пойдем!
Но крохотная ручка повисла беспомощно.
Глеб взглянул и увидел, что Федя был мертв. Сердце его больше не билось, и не страдал он сам. Губы легли одной мягкой розоватой чертой. Детское тело лежало внизу под распятием.
— Прими его, Господи!
Глеб хотел перекрестить его. Но мальчик крепко держал Глебову руку, точно звал за собою.
Тьма и распятие, и последний, мучительный вход.
* * *
— Глеб, побудь немного со мной.
— Откуда ты, Анна?
— Побудь немного со мной. Неудержимая сила зовет его к ней.
— Побудь немного здесь, на земле. Здесь, на земле прекрасно с тобой. Мне хорошо с тобой, Глеб.
И скрылась, так позвав его трижды. Глеб шепчет, не сознавая себя:
— Хорошо. Я побуду. Немного.
* * *
Федя не отпускает руки.
Глеб очнулся от голоса Надежды Сергеевны. Она стояла в дверях.
— Где же вы? Ничего я со света не вижу.
Глеб вздрогнул, так неожиданен был переход.
Федя тихо дышал. Он заснул, не отрывая рук и головы от подушки. Глеб сидел рядом с ним в кресле, но рука его касалась руки мальчика.
Он сделал над собой усилие, встал и сказал:
— Я здесь, а Федя уснул.
— Вам надоело их слушать, я это так понимаю! Но они разошлись почти все. Зато приехал Верхушин, тот самый, с которым не скучно, а я, как хозяйка, тоже должна, ведь, заботиться, чтобы гостям моего мужа было возможно менее скучно. Вот я к вам и пришла.
Глеб хранил еще в памяти свежий след от видения. Еще ныла в сердце сладкая радость. Легко тронул он Федину руку, и ему показалось, что она слабо и доверчиво шевельнулась в ответ.
— Бедный мальчик скоро уйдет от нас, — тихо промолвил он почти про себя.
Надежда Сергеевна слышала, но ничего не сказала. Молча ждала, пока встанет Глеб.
— Мальчик скоро уйдет от нас, — еще раз повторил он уже для нее.
— Да, и мне кажется тоже, — спокойно ответила женщина.
— И вам это все равно?
— Мне это все равно.
