— Нет, нет, ни о чем. Спасибо вам, что взяли те деньги.
— Я вам их отдам.
Укоризненно посмотрела на него девушка.
— Не будьте злым. Не отдавайте их мне. Вы не злой, — и она пошла.
Андрей передал деньги извозчику и все же пошел за ней.
— Нам не по дороге, наверное.
— Нет, по дороге.
— Мне сюда, — она повернула направо.
— Мне тоже, — сказал Андрей.
— Я налево пойду, — возразила она, настойчиво глядя ему в глаза.
— Не прогоняйте меня. Я ничего худого не замышляю против вас..
— Я знаю, — перебила она.
— Я хочу одного, — продолжал Андрей. — Хочу вам что-то сказать.
— Не спрашивайте меня ни о чем.
— Нет, я вам сам что-то скажу. Куда бы вы ни пошли, мне всюду с вами по дороге, потому что мне есть что вам сказать, потому что вас-то я и искал целый день. Те три рубля, что вы мне дали, я отдал извозчику, которого нанял, чтобы найти вас.
Она опустила голову и тихо сказала:
— Если так, то пойдемте.
Пока боялся Андрей потерять ее снова и во что бы то ни стало хотел пойти с ней и узнать, она ли то самое дитя, которое претерпело такую тяжелую и полную приключений одиссею, которой хватило бы и на долгую жизнь, он настойчиво стремился к одному — быть вместе с ней, иметь возможность видеть ее, говорить. Но когда, наконец, эта девушка шла уже с ним и молчаливо ждала, что же он скажет ей, он не сразу нашел в себе силы заговорить о самом главном. Но, с другой стороны, сознавал, что ни о чем другом нельзя говорить. Да и зачем говорить о другом, когда важно именно это, и он обещал ей внутренне именно это сказать? Но пока молчал, набирая сил. И девушка тоже молчала.
Не глядя на нее, чувствовал Андрей ее походку, видел лицо ее, глаза с тем выражением, с каким смотрят люди очень издалека на других людей. Так смотрела она на него с протянутой в руке трехрублевой бумажкой откуда-то из далекой души своей, совершая что-то свое, единственно нужное для нее в этот момент.
Не знал одного, все ли еще около губ, в самом углу их таится насмешливая, чуть шаловливая, быть может, своей особенной жизнью живущая черточка. Но боялся взглянуть на нее. Опустив глаза, видел только кончики ног, один за другим мелькавшие из-под серой коротенькой юбки. Девушка не удивлялась его молчанию, и так шли они довольно долго, как будто так и следует — идти и молчать. Потом Андрей начал.
— Не удивляйтесь тому, что, не зная вас, я именно вас сегодня искал. Непонятный мне случай свел нас вместе. Может быть, и этому удивляться не надо. Может быть, в этом, напротив, совершается какая-то особая правда.
— Откуда вы знаете, кто я? — вдруг спросила она.
— Я не знаю, откуда я знаю вас, но вы сами сказали так, будто уверены, что я вас уже знаю.
— Может быть, — как-то неопределенно ответила девушка. — Мне так показалось.
— Вы когда-нибудь видели меня?
— Вы обещали не спрашивать.
— Даже этого?
— Даже этого. Говорите то, что вы хотели сказать. Андрей остановился и сказал ей:
— Ну, слушайте…
— Пойдемте, ради Бога, пойдемте… — заволновалась она.
— Нельзя стоять. Надо идти. Ах, куда-нибудь надо идти!..
«Куда-нибудь надо идти… — болью отозвалось в сердце Андрея. — Зачем я начал все это?»
Одно мгновение подумал оставить ее.
«Что я могу сделать ей? И откуда я знаю, что это в самом деле она?»
Но тотчас с новою силой охватила его уверенность в этом, и он решил рассказать ей все, не отступая ни перед чем.
— Я хотел рассказать вам историю девочки, которую украли цыгане у ее отца. Она была маленькая, а он у соседей был на работе.
Что-то дрогнуло возле губ ее — Андрей пытливо смотрел — но тотчас, к его удивлению, она равнодушно заметила:
— Цыгане? У цыган, верно, было ей хорошо. Костры ночью, небо звездное. Степь. Андрей немного смутился.
— Простор у цыган. Что ж, продолжайте вашу историю. Андрей продолжал:
— Потом у цыган ее отняли монахи и поселили в монастыре у себя.
— Послушайте, — вдруг прервала его девушка. — К чему это все? Кто вы такой? Что вы мне говорите? Монастырь, цыгане, какая-то девочка… Что мне до всего этого?
Искреннее удивление и уже недовольство зазвучали в ее голосе, и Андрей смутился окончательно. Он не знал, что подумать, и вся история, которая только что разыгралась с ним, вдруг показалась в таком комическом свете, что если бы кто-нибудь такую ему рассказал, он не поверил бы или смеялся ей без конца. Езда на извозчике, часы, этот их разговор.
