Золото - страница 78

Это было странное, мгновенное и резкое чувство – будто ножом полоснули по сердцу. Потом оно исчезло. Он пожал плечами и посмеялся над собой. А об Ирене вспоминал тепло. Вспоминал, как она там, на раскопках Виены, приносила ему в жару бутылочки с грейпфрутовым холодным соком; где она только добывала его на таком ронском пекле – кисло-сладкий, ледяной?.. Поэтому, когда она заявилась к нему в Москве и попросилась к нему в таманскую экспедицию простой работницей, он, не раздумывая, согласился.

Спустился вечер. Роскошный южный вечер, какой всегда спускался на таманскую землю после целого дня изнуряющей жары, казавшегося людям вечностью: с мерцаньем крупных звезд в вышине, сначала напоминавших нежные перлы, потом, когда тьма сгущалась, – лучистые, переливающиеся всеми цветами радуги алмазы, с поднимавшимся легким бризом, треплющим волосы, с обостряющимся к полуночи запахом йода от выбрасываемых настойчивым прибоем на берег водорослей. Роман сбегал в рыбсовхоз, на лодочную станцию, и, привязав к моторке-«казанке», притянул к обрыву Гермонассы три деревянных весельных просмоленных старых лодки. «И пропадут в море – не жалко!.. – махнул рукой встрепанный, под хмельком, лодочник. – Бери!.. Старье такое!.. Утонут – будут шалаши для кефали, бляха-муха…» Роман дал лодочнику денег, и старик был доволен. Вечерняя чекушка от него уж не убежит. Шинкарка Милка на краю Тамани, у шоссе на Темрюк, куда он смотается на дряхлом, звенящем свеми спицами, велосипеде времен первого полета в космос, вынесет ему водочки хоть в два часа ночи, и он выпьет под ясными звездочками за ее здоровье…

«Не одевайтесь цивильно, господа, накиньте на себя все пляжное, будем купаться! – Роман оглядел чистый, безоблачный горизонт. Нет, грозы нынче опять не предвидится. – Будем отдыхать, ребята, немного освежимся, отвлечемся… поглядим на море, на звезды… природа, ведь она лечит любое горе…» Он не стал продолжать, махнул рукой, как тот, чуть подвыпивший старый лодочник. «Я убью тебя лодочник!» – хрипит, поет питерский рок-чудила, Профессор Лебединский. Какую песню споешь ты, профессор Задорожный, и кому, если кого-нибудь из твоих людей опять… Не думать. Не думать об этом. Сегодня полночи они будут болтаться в теплом море на лодках, а полночи они с Серегой снова будут пялиться в ожиданьи убийц. Провалитесь к чертям, все убийцы! Сегодня он дарит подарок всем – ночное море. Он дарит ночное море Светлане – ведь она никогда еще не каталась на лодке ночью по морю, никогда не купалась, бросаясь в море с лодочного носа. Никогда?.. Откуда ты знаешь, Роман… Может, такое у нее и было…

Тебя, тебя у нее не было никогда.

Сколько Бог отпустит им времени – столько они и будут вместе. Он не будет загадывать о большем.

Лодки были отвязаны от колышков. В первую лодку сели Светлана и Роман; во вторую – Ирена с Ежиком, до полусмерти обрадовавшимся приезду матери, и Леон; в третью – белобрысая Моника и Сергей Ковалев. Близилась полночь, но никто не хотел спать. Все были странно возбуждены, хоть и не слишком разговорчивы, скорее молчаливы. Что было веселиться, кричать и гомонить?.. Призрак смерти витал над маленьким экспедиционным лагерем, и сегодня люди хотели, хоть на минуту, хоть на эту вот ночь, забыть о нем.

Роман взмахнул веслами, сделал мощный гребок. Его лодка, самая большая, поплыла первой. «Как предводитель эскадры», – подумал он. Ну, никакой гигантский спрут, никакие торпеды врага не погубят его армаду, это уж точно. Морских змеев возле Тамани нет, разве только медузы…

За лодкой Романа следовала, разрезая маслянисто блестевшую темную воду, лодка Сереги. Серега оживился, чуть повеселел, даже засвистел сквозь зубы по-мальчишески. Моника церемонно, будто на светском приеме, сидела на корме. В ее волосах торчал неизменный черепаховый гребень. «Хоть бы вынула», – неприязненно подумал Задорожный. За Серегиной лодкой плыли Ирена и Ежик, Леон был на веслах.

Ночное небо висело над морем, звезды стояли низко, как будто сверху свесилось непроглядно-черное траурное покрывало, и жемчуга, рассыпанные умелой рукой по черной ткани, почти касались чуть волнующейся воды. Звезды можно было достать рукой. Если лечь на дно лодки – они внезапно поднимались вверх, опять становились недосягаемыми, холодно-тайными, как древние письмена, что никогда уже не прочитать. Часы шли, века проходили, а звезды крутились вокруг Небесного Кола – Полярной звезды; пройдут еще века и тысячелетья, и Полярной звездой для землян станет Гамма Цефея. Луна, казалось, дремавшая низко, у горизонта, теперь выкатилась почти в зенит и стала высоко над морем, разливая вокруг розово-золотой свет. По черной, маслено блестевшей глади моря, чуть тронутой легкой рябью, бежала розовая лунная дорожка, уходившая во тьму и бесконечность. Светящаяся дорожка уходила прямо в сияющий над головой Космос, соединяя небо и море. И свет образовывал золотой круг. И внутри этого светящегося круга стояла тьма; и во тьме плыли люди; и они, как и века назад, не знали, куда плывут. Звезды иногда осыпались в море, срывались с места и стремительно скользили вниз, прочерчивая по небу огненную, быстро гаснущую полосу. «Метеориты», – шепнул Задорожный Светлане. Она улыбнулась ему. В лунном свете сверкнули ее зубы, белки ее глаз. Ее колени касались его коленей. Он едва удержался, чтобы не бросить весла, не подойти к ней в лодке и не расцеловать ее у всех на глазах.