Ему удалось настоять на своем, и эта первая маленькая победа открыла длинную серию побед на протяжении трехмесячного матча. «Батуринскому, – вспоминал Корчной, – удалось доказать, что я не представляю никого, что я – никто, что я пришел ниоткуда и что охота на меня открыта».
Уже после окончания матча претендент признал: «Хотя Батуринский был послушный солдат и хорошо исполнял приказы начальства, он был прекрасным юристом, и это его заслуга, что тогда в Багио советские так замечательно держались на всяких переговорах и были сильны в юридических крючкотворствах. Карпов обязан Батуринскому многим, очень многим, он был достойный защитник его, всей системы и роль свою выполнил блестяще».
Было известно, что Корчной всегда любил внимание прессы. Он редко отказывал журналистам, и тем не стоило большого труда растормошить его, вызвать на откровенность, увести разговор от шахмат в другие сферы. Уверен, что те, кто «разрабатывал» Корчного в Москве, не могли пройти мимо и этого факта.
Гроссмейстер Лев Альбурт рассказывает, что до своего бегства из СССР он всегда имел хорошие отношения с Батуринским, и когда встретился с ним в тесной московской компании через пару месяцев после матча в Багио, того потянуло на воспоминания:
«Прибыв на Филиппины, я связался с двумя журналистами из таиландской газеты довольно правого направления, являвшимися в действительности если не советскими агентами, то уж, во всяком случае, настроенными исключительно просоветски. Я объяснил им задачу и обеспечил приезд на Филиппины. Как и ожидалось, Корчной очень легко согласился на интервью, в ходе которого журналисты от шахматных проблем постепенно перешли к внешней политике Филиппин.
“В филиппинской печати идет ожесточенная кампания за вывод американских военных баз и, разыскивая сильную руку, в поисках политической, финансовой, экономической помощи, филиппинское правительство ориентируется отнюдь не на ближайших соседей”, – сказал Корчной. После чего обрушился на Кампоманеса, заигрывающего с Советами, а потом и на самого президента Маркоса, употребляя очень сильные выражения. Газета с напечатанным интервью поступила в советское посольство в Маниле, текст интервью был переведен, затем через помощников Маркоса попал на глаза президенту страны, который, разумеется, был недоволен высказываниями Корчного. Разъярен был и Кампоманес. С этого момента главный организатор матча, раньше пытавшийся соблюдать нейтралитет, был полностью на нашей стороне. Он даже принимал участие в наших совещаниях, где разрабатывались методы борьбы с корчновским лагерем», – с гордостью говорил Батуринский.
На фоне таких закулисных историй невинной шуткой кажется его ответ Реймонду Кину: «Считайте, что мы не джентльмены», когда англичанин во время последней партии матча стал упрекать Батуринского, почему было нарушено «джентльменское соглашение», которого ранее придерживались оба лагеря.
Член делегации чемпиона мира доктор Зухарь был обнаружен Корчным уже в самом начале соревнования, но на все запросы Батуринский с достоинством отвечал: «Придет время – мы вам скажем, кто это такой, а пока это турист!» – вызывая еще бо́льшие подозрения и раздражение у Корчного.
Когда же профессия психолога (или, как полагал Корчной, парапсихолога) была установлена, Батуринский задался целью представить претендента ненормальным, который даже обычную помощь науки спорту считает магией. Броскими заголовками типа «Шахматный матч на Филиппинах – не полигон для холодной войны» были украшены многие заявления шефа делегации чемпиона мира.
Беспощадная реальность свидетельствует, что шахматы как таковые признаю́т только мощь достижений, игнорируя нравственные ориентиры. Корчной и сам сказал однажды: «Джентльмен всегда проигрывает в спорте».
«Джентльменское соглашение», нарушенное советской стороной, заключалось в том, что доктор Зухарь во время игры не мог занимать место в первых четырех рядах. Во время решающей 32-й партии Зухарь вдруг снова занял место в ближнем ряду и начал пристально наблюдать за Корчным и ходом борьбы. Когда Кин указал на это Батуринскому, тот и произнес в ответ сакраментальную фразу, которой очень гордился, и по возвращении в Москву не раз пересказывал в лицах весь диалог с англичанином.
