Нарушая международные правила, обязывающие шахматиста вести себя в соответствии с высокими принципами спорта, джентльменства, Корчной стал прибегать к недозволенным приемам психологического воздействия на партнеров, стремясь вырвать победу любой ценой. Он вел себя бестактно и учинил скандал во время полуфинального матча в Одессе. Аналогичные попытки Корчной предпринимал и в финальном матче в Москве, когда ход спортивной борьбы сложился не в его пользу. Он подавал необоснованные апелляции, допускал грубость по отношению к арбитру матча и сопернику.
Желчными и безответственными были его интервью после проигрыша матча, в которых он неуважительно отзывался о победителе и всячески принижал его игру и результат соревнования в целом.
Такое поведение Корчного вызвало единодушное осуждение спортивной общественности и любителей шахмат. В письме в газету «Советский спорт» Корчной признал свою неправоту и принес извинения сопернику. Однако, как теперь становится ясным, его очередное «покаяние» было лишь маской озлобленного индивидуалиста.
Нынешние утверждения Корчного о том, что какие-то официальные органы или лица якобы мешали ему добиться победы, попросту смехотворны. Еще ни один шахматист в истории борьбы за мировое первенство не прибегал к подобным нечестным объяснениям причин своего поражения. Не соответствуют истине и другие клеветнические заявления Корчного.
Шахматная федерация СССР приняла решение: за поступок, недостойный советского спортсмена, дисквалифицировать Корчного и лишить его званий заслуженного мастера спорта, гроссмейстера и мастера спорта СССР.
В связи с дисквалификацией Корчного Шахматная федерация СССР поставила перед Международной шахматной федерацией вопрос об исключении его из предстоящего соревнования претендентов на звание чемпиона мира.
Вслед за этим газета «Советский спорт» напечатала осуждающее письмо чемпиона мира Карпова и рядом – коллективное письмо, подписанное 31 советским гроссмейстером (всеми, кроме Ботвинника, Спасского, Бронштейна и Гулько):
«Ничего, кроме чувства возмущения и презрения, не вызывает у нас подлый поступок шахматиста В. Корчного, предавшего Родину. Став на обычный для подобных отщепенцев путь клеветы, Корчной пытается теперь делать ходы в грязной политической игре, стремясь привлечь внимание к своей персоне, набить цену у любителей дешевых сенсаций.
Встречаясь с Корчным за шахматной доской, многие из нас не раз сталкивались с проявлением его зазнайства и бестактности. Многое прощалось Корчному, щадилось его болезненное самолюбие, а эта терпимость, видимо, воспринималась им как должное. Теперь, попросив защиты от надуманных преследований у голландской полиции, Корчной свои мелкие личные обиды пытается возвести в ранг международных проблем.
Решительно осуждая поведение Корчного, мы полностью одобряем решение Шахматной федерации СССР о его дисквалификации и лишении спортивных званий».
Хотя Виктор признавал бессмысленность похода в советское посольство, отговорить его мне не удалось. Правда, другим советом он воспользовался: если уж встречаться, сделать это хотя бы не на территории посольства, обязательно в присутствии голландских представителей, и все переговоры вести на английском. Помню, он очень нервничал, но после получасовой беседы, получив письма домашних, целым и невредимым вернулся в Амстердам.
С чувством опасности, страха перед огромной махиной государства и его секретных служб было знакомо подавляющее большинство советских людей. Корчной не был трусом на шахматной доске, не был им и в жизни, но кошмар советской повседневности заключался не в том, что боялись трусы, а в том, что храбрые боялись тоже.
Булат Окуджава, когда его однажды задержал гаишник, поймал себя на мысли: «Ведь он же может сделать со мной всё. Может, например, задержать. А может и распять».
У многих это чувство – «они могут сделать со мной всё что угодно» – оставалось даже после десятилетий пребывания на Западе. Думаю, это ощущение, пусть глубоко запрятанное, присутствовало и в Корчном едва ли не до конца.
В 2012 году в ответ на вопрос интервьюера «во время матчей с Карповым вы боялись КГБ?» он честно признался: «А кто же его не боялся? Разве на вас КГБ тогда страх не наводил?..»
