Время от времени Корчной навещал меня. Это были тяжелые для него дни. Превосходно помню, как он, возбужденный, небритый, с воспаленными глазами, почти кричал:
– Вы меня не знаете, Генна. Я – не смелый. Не смелый я! Я – отчаянный! Отчаянный!
Я пытался его расшевелить: «Такая вот получилась история с географией!» (намекая на исторический и географический факультеты ЛГУ, которые мы окончили). Но Виктору было не до шуток: слишком уж его занимали важные текущие дела.
В один из тех августовских дней он попросил знаменитого шашиста Анатолия Гантварга, возвращавшегося из Голландии в СССР, взять с собой письмо для его родных. И, хотя миссия была чрезвычайно опасной, Гантварг согласился. Ни в своих книгах, ни где-либо еще Корчной не упоминает об этой просьбе, считая ее мелкой услугой. На самом же деле можно только представить, что бы произошло, если бы письмо невозвращенца обнаружили у Гантварга: закрытие выезда из страны на все времена, полагаю, явилось бы самым мягким наказанием. К счастью, всё обошлось, и письмо достигло адресата. Успешно закончилась и миссия Ханса Рее, игравшего месяц спустя на международном турнире в Сочи. Сумка с подарками и медикаментами, врученная Корчным голландцу, благополучно добралась до Питера.
В другой раз, тоже у меня дома, был очень неспокоен, поминутно выглядывал в окно, говорил, что человека, стоящего в подъезде напротив, видел уже несколько раз, что за ним следят советские – он знает точно. Возвращаясь к Мою, всегда просил проводить его до вокзала. Один из таких походов запомнился очень хорошо: мы шли по главной торговой улице Амстердама – Калверстраат. Это было 10 сентября 1976 года, днем раньше умер Мао Цзэдун, и об этом кричали шапки всех газет. Я поднялся с ним на платформу, дождался прихода поезда, увидел, как он сел в вагон, как поезд тронулся…
О том, что с перебежчиком могут расправиться, Корчной уже был наслышан, и опасения его не были безосновательны. Тем более что на него и впрямь каким-то образом вышли сотрудники советского посольства. Ему предложили встретиться, передать письма родных из Ленинграда, поговорить по душам: они понимают его проблемы, его импульсивный поступок, но еще не всё потеряно и т. д. и т. п. Действовали они, конечно, по приказу Москвы, но маловероятно, что посольские верили в успех своего предприятия. Случалось, государство прощало какому-нибудь беглецу его «предательство», при обязательном условии, что тот, вернувшись, публично покается, но Корчной был сделан из другого теста. Кроме того, уже появились официальные заявления ТАСС и Советской шахматной федерации, фактически отрезавшие Корчному путь назад.
Заявление Шахматной федерации СССР
Направленный Шахматной федерацией СССР для участия в международном турнире в Амстердаме, гроссмейстер В. Корчной после окончания соревнования отказался вернуться в Советский Союз.
В заявлениях и интервью антисоветского характера, раздаваемых западным информационным агентствам, Корчной мотивировал свое решение изменить Родине тем, что находясь в СССР, он якобы был лишен возможности участвовать в соревнованиях «по своему выбору» и подвергался «давлению» во время финального матча претендентов на первенство мира 1974 года и после него.
В действительности в течение более четверти века советская шахматная организация создавала Корчному, как и другим гроссмейстерам, благоприятные условия для проявления его способностей, совершенствования мастерства и достижения высоких спортивных результатов. Что касается участия в соревнованиях, то Корчной выезжал в различные страны мира и в последние годы играл в Великобритании, США, ФРГ, Франции, Испании, Югославии.
Болезненное самолюбие, непомерное тщеславие, апломб Корчного в отношениях с коллегами и соперниками за шахматной доской были известны, на это не раз обращалось его внимание, и каждый раз Корчной каялся и обещал сделать необходимые выводы. Особенно заметно эти отрицательные качества проявились в ходе кандидатских матчей 1974 года, когда Корчной хвастливо объявил себя единственным шахматистом, способным успешно бороться за мировое первенство.
