Конечно, про всю жизнь и про раба я больше для красного словца ввернул, чего-чего, а уж этого мне совсем не хотелось, но это выражение так мне понравилось, что я повторил его:
— Вот именно, всю свою жизнь буду вашим рабом. Не думайте, я не пьян. Я могу подышать.
Эльза отшатнулась, когда я попытался приблизиться к ней, и в это время… знаете, что выкинул в это время чертов гном? Ни за что не догадаетесь: забарабанил костяшками пальцев по тулье шляпы, выстукивая военный марш!
Я прикрикнул на него, чтобы он сидел смирно, и продолжал развивать свою мысль:
— Так вот, Эльза, единственное, что от вас требуется, чтобы доказать вашу любовь, — это поцеловать сейчас Риголетто.
Глаза девушки потемнели. На мгновение она смешалась; затем, очень ровным голосом, тихо произнесла:
— Уйдите.
— Но позвольте!..
— Уйдите, прошу вас… Ступайте прочь!..
Я счел, что на этом можно поставить точку и спокойно отправляться по домам, честное слово… Но тут произошло нечто неожиданное и прелюбопытное: Риголетто, до этого сидевший неподвижно, вдруг вскочил с места и закричал:
— Вы забываетесь, сеньорита… Я не позволю вам так третировать моего достойного уважения друга! У вас нет сочувствия к чужому горю. Женщина, у которой камень вместо сердца, недостойна быть невестой моего друга!
Никто не сомневался позднее, что такой поворот событий был заранее подготовленной комедией. Но, уверяю вас, он был для меня неожиданностью, и в доказательство сошлюсь на то, что, услышав эту околесицу, я рухнул на кушетку, хохоча как сумасшедший, а в это время горбунок с налившимся кровью лицом и воздетой ручонкой пыжился посреди комнаты и чуть ли не декламировал:
— Как вы осмелились сказать моему другу, что поцелуй не выпрашивают… поцелуй дарят! Разве подобные речи подобают девушке из хорошей семьи? И вам не стыдно?
Задыхаясь от смеха, я мог только выдавить из себя:
— Замолчи, Риголетто, замолчи же…
— Оставьте меня, кабальеро, — взвился горбунок, — я не нуждаюсь в уроках вежливости… — И, обернувшись к Эльзе, которая, пунцовая от стыда, пятилась к дверям, выкрикнул:
— Сеньорита, я требую, чтобы вы поцеловали меня!
Всякое терпение имеет свой предел. Эльза выбежала из комнаты, издавая отчаянные крики, и через какое-то время, меньшее, впрочем, чем можно было бы ожидать, на сцене появились ее папенька и маменька, причем последняя была вооружена салфеткой.
Вы думаете, горбунка это смутило? Ничуть не бывало. Стоя посреди комнаты, он продолжал орать во все горло:
— Вас никто не звал! Я явился сюда возжечь искупительный огонь на алтаре человеколюбия!.. Не подходите ко мне!.. — И, прежде чем они успели подбежать и выгнать его как навозную муху за окно, он выхватил из кармана револьвер и сделал вид, что прицеливается.
Они перепугались не на шутку, решив, что перед ними сумасшедший, а я, увидев, как они трясутся от страха, тоже замер, весь превратившись во внимание, как зритель в самый ответственный момент спектакля, — настолько ярким и живописным зрелищем казалось мне теперь наглое дурачество Риголетто.
А он, почувствовав, какой он произвел эффект, пустился во все тяжкие:
— Я явился сюда возжечь искупительный огонь на алтаре человеколюбия! Ваша дочь, Эльза, должна немедленно поцеловать меня, чтобы я простил человечеству мою увечную спину. А пока я жду, подайте мне чаю с коньяком. Как вам не стыдно так принимать гостей! Не воротите нос, сеньора, я специально по этому случаю надушился! И принесите мне чаю!
О, несноснейший Риголетто! Пусть говорят, что я не в своем уме, но ни один нормальный на свете не смеялся никогда так, как смеялся я над твоей буффонадой.
— Я позову полицию…
— Вы не знаете элементарных правил приличия, — кипятился горбунок. — Вы обязаны обращаться со мной, как с кабальеро. Тот факт, что я калека, не дает вам права унижать мое достоинство. Я явился сюда возжечь искупительный огонь на алтаре человеколюбия. Пусть невеста моего друга поцелует меня. Я приму этот поцелуй как должное. Я обязан принять его. Мой долг принять его как вознаграждение от общества, и я не буду отказываться.
Нет, не спорьте со мной… если там был безумец, в этой комнате, — так это Риголетто.
