Она засмеялась и вскочила на ноги.
— Поцелуешь меня потом, — сказала она, — когда у меня будут холодные щеки. Пошли, пройдемся по свежему воздуху, я хочу хорошенько померзнуть.
Бет в красной шапочке спускалась вниз по лестнице. Мы со Званом быстро надели пальто. Я добежал до двери первым; после небольшой драки он раньше меня выскочил на высокое каменное крыльцо и начал спускаться, но поскользнулся, сел на попу и съехал, ступенька за ступенькой, вниз.
— Это бывает, — сказал я.
Я очень спокойно спустился вниз. Поднял Звана, и мы глубоко вдохнули холодный воздух. Длинная улица была пустая и белая, ни одной машины, вдали слышалось металлическое лязганье трамвая, но это был такой неясный звук, что запросто мог оказаться и чем-то другим.
Бет шла по трамвайному рельсу, изображая канатоходца. Она расставила руки и время от времени поглядывала вниз, на асфальт, так что казалось, будто она балансирует на канате. Каждый шаг она делала с большой осторожностью — она наверняка видела канатоходцев в цирке.
Зван смотрел на нее с удивлением.
И вдруг Бет начала извиваться всем телом, быстро махать руками, она наклонялась то вперед, то назад, просто здорово!
— Господи, — сказал я, — она сейчас упадет!
Но Бет в последний момент все же удалось сохранить равновесие.
Зван побежал к трамвайным рельсам, которые лежали резкими черными полосами на грязно-сером асфальте. Точно полупьяный канатоходец, он направился следом за Бет, а я пробежал вперед и пошел мелкими шажками им навстречу. Когда я вот-вот должен был столкнуться с Бет, она отскочила в сторону, и я нечаянно столкнулся со Званом.
— Ты чего? — спросил он.
Я не обращал внимания на Звана. Я смотрел на Бет. Она танцевала на снегу, красиво кружилась и махала руками.
Внезапно она остановилась. И весело расхохоталась, увидев нас, так что я засмущался.
Красный помпон на ее шапочке раскачивался, чулки и пальто на фоне грязного снега казались чернее, чем когда-либо, — я еще никогда в жизни не был так влюблен ни в одну девочку.
— Ты выглядишь по-идиотски, — сказал я.
— Как здесь тихо, — сказала она.
У площади Фредерика трамвай с лязганьем сделал поворот. Мы отошли от рельсов подальше.
— Вечер только начинается, — сказал Зван, стоя на тротуаре, — у нас впереди еще много часов.
Бет покачала головой.
— Не расстраивайся, — сказала Бет, — мы найдем чем заняться.
Она подошла к нам и обняла за плечи — правой рукой меня, левой Звана, мы мелкими шажками пошли вместе с ней по улице, а может быть, она думала, что это она идет вместе с нами, — в любом случае мы все мелкими шажками и совершенно спокойно двигались в сторону Ден Тексстрат. Я хотел что-то сказать, но вовремя подумал: закрой варежку. И пока я так думал и очень собой гордился, мы дошли до Ден Тексстрат. Здесь было меньше уличных огней и потому казалось еще тише, чем на Ветерингсханс.
— Куда ты нас ведешь, Пим? — спросила Бет.
Зван ничего не сказал.
Я ничего не сказал.
Мы шли все втроем — посередине улицы, не глядя ни влево, ни вправо. Люди в освещенных комнатах могли бы нас увидеть, если бы посмотрели в окно, но из освещенной комнаты полутемная улица выглядит совершенно темной, а прохожие кажутся привидениями.
— Давайте сядем на трамвай, — предложила Бет, — и поедем просто так куда-нибудь?
Зван остановился. Оттого что он остановился, мы тоже остановились.
— Да, Пим, — сказала Бет, — как тебе моя идея? Мы сойдем с трамвая, заблудимся, позвоним в какой-нибудь дом и скажем: мы трое бедных сироток, мы заблудились.
— Я не сиротка, — сказал я. — Я полусиротка, хотя папа говорит, что полусирот не бывает.
Они меня не слушали.
Зван высвободился из-под руки Бет и пошел к дому, который я уже знал, — мы с Бет останавливались перед ним, когда возвращались из магазинов.
Зван подошел близко-близко и осмотрел дом внимательно. Он встал так, чтобы изнутри его не было видно. Медленно обернулся к нам.
— Да, — сказал он, — вот этот, да?
Бет сняла шапочку, потрясла головой, чтобы у нее распустились волосы, прижала ладони к щекам и спросила меня, вытянув губы:
— Тебе тоже жарко?
Мы подошли к Звану, стоявшему у двери дома. Он смеялся.
