Я в отчаянии, поверь мне. О чем бы я хотел тебе еще написать? Ах, да: вчера, когда пикник заканчивался, отец Леопольдины, наряженный турком, сказал мне: «Сыновья мои видят все в розовом свете, а дочь — все в голубом. Это всегда будет их разделять». Смешно, правда? Но еще замечательнее то, что Леопольдина закрыла ему рот ладошкой и прошептала: «Тише, кругом полно фей, не выдавай им наши секреты». Можешь себе представить, что это за семейство. Как жаль, что тебя не было здесь вчера. Ты бы позабавилась. Ты и она прямо созданы, чтобы жить в согласии».
Г-жа Зарагир внезапно умолкла. Она скомкала письмо, бросила его на пол и, вскочив с дивана, растоптала.
— Ах, целое письмо о любви, о любви и о том, что меня больше не любят, — крикнула она.
— Дорогуша, ты просто с ума сошла. Ты теряешь голову, — возразила г-жа Даже.
— Нет, я вовсе не сошла с ума. Мой муж всегда говорил, что любовь сначала овладевает воображением, чтобы потом овладеть сердцем.
— Твой муж? Но речь-то в письме не о нем. Причем тут он?
— Луи не умеет лгать. У него похитили его воображение. Это ужасно! Ах, я чувствую себя уничтоженной. Подумать только, я потеряла столько лет, да, столько лет с этим неблагодарным!
— Ты вовсе ничего не потеряла, ты красива как никогда, иди ложись спать. Ты устала и воспринимаешь все в неверном свете, а завтра будешь сама смеяться над твоими страхами. В этом письме Луи только о тебе и пишет.
Г-жа Зарагир плакала.
— Ты упиваешься слезами, — продолжала Даже. — Луи тебя обожает. Как только вы увидитесь, ты прочтешь в его глазах…
— Что он больше не любит меня, не любит, не любит…
— Дорогуша, он у твоих ног вот уже четыре года, он живет только для тебя, у тебя нет причин не верить ему. Разве не так? Ты вся окружена вниманием, как никакая другая женщина. Не будь неблагодарной.
Г-жа Даже подняла с пола письмо, разгладила его, положила в конверт и прижала сверху подсвечником на туалетном столике.
— Любовь сначала овладевает воображением, чтобы потом овладеть сердцем, — повторила г-жа Зарагир, продолжая рыдать.
— Ты только что была сумасшедшей, а сейчас ты просто глупая. Что знаешь, что это такое? Ты понимаешь? Так вот, воображение — это нечто противоположное действительности. Ты убиваешься из-за чего-то, чего вообще не существует. Нет, нет, я запрещаю тебе это делать. «Любовь сначала овладевает воображением, чтобы потом и прочее, и прочее…» — выдумки художника! Полная бессмыслица! Успокойся и перестань постоянно возвращаться к мужу.
— Возвращаться к мужу?
— Да, я вовсе не шучу. Из-за того, что ты все время говоришь о нем, то чтобы оживить ревность Луи, то чтобы посмеяться над воздыханиями наших подружек, ты в конце концов стала принимать все его высказывания чересчур всерьез. Это просто нелепо. Пойдем, я помогу тебе улечься спать.
Г-жа Зарагир перестала плакать.
— Нет, нет. Ты торопишься, тебе надо ехать на ужин, переодеться. Иди, оставь меня, пожалуйста.
— А ты будешь умницей?
— Я уже умница.
— Ну, тогда спокойной ночи, дорогая, спокойной ночи. Я очень сожалею, что ты так расстроилась. Чем еще я могу тебе помочь?
— Ты могла бы поругать меня, но уже поздно. Беги, торопись, не теряй времени.
Уходя, г-жа Даже незаметно для г-жи Зарагир, которая опять взяла в руки письмо Луи, вызвала горничную. «Праздновали семнадцатилетие… Глядя на нее, я все время думал о тебе… Она простодушна невероятно, как бывают простодушны некоторые рассеянные люди… Она забавная и тебе будет с ней интересно… Ты и она прямо созданы, чтобы жить в согласии».
— А я оказалась тяжелой, обманутой, смешной, — пробормотала она.
Чье-то присутствие заставило ее оглянуться: это была горничная.
— Вы здесь? — спросила г-жа Зарагир.
— Мадам вызывала меня?
— Возможно. Сложите мои новые платья и принесите мне мой дорожный костюм. Г-жа Даже ждет меня у себя. Мы решили сегодня же ночью отправиться на юг.
Через час она со всем своим багажом доехала на такси до гостиницы, где и провела ночь.
Г-жа Зарагир приехала в Южную Америку как раз в тот момент, когда ее муж готовился, как обычно, плыть в Европу. Она взяла такси и поехала в Тижу. В голове ее толпились видения тех мест и лица людей, которые, несмотря на ее отсутствие, продолжали жить в недавно оставленных ею местах. Мысли ее как бы остановились, и мелькавшие за окном пейзажи словно не существовали вовсе. В ушах у нее еще звучали танцевальные мелодии, исполняемые духовым оркестром, звенели тирольские бубенчики на санях, позвякивали кусочки льда в бокалах, произносил какие-то слова голос г-жи Даже. Ей казалось, что машина катит по коврам сквозь магазины, рестораны и салоны Парижа.
