– Единственное, к чему привязана моя мать, это власть.
Я чувствую самодовольство джиннов, заключенных в древесном узилище.
До чего же ты мало знаешь, мальчишка. А ведь история твоей матери живет у тебя в крови. Ее прошлое, ее память. Все это ты носишь в себе. Мы можем показать это.
Их вкрадчивые голоса напоминают мне одну ситуацию. Тогда мне было четырнадцать, и старшекурсник пытался заманить меня к себе в комнату, якобы чтобы показать новый меч, который подарил ему отец.
Ты ведь хочешь знать ее лучше? В глубине души ты этого хочешь, – убеждают джинны. – Не пытайся нам лгать, Элиас Витуриус, в нашей роще это тебе не поможет. Мы видим тебя насквозь.
Что-то грубое касается моих лодыжек. Из земли поднимаются виноградные лозы, похожие на покрытых корой змей. Они вьются вверх по моим ногам, пригвождая меня к месту. Я пытаюсь выхватить мечи, но лозы уже достигают бедер, намертво привязав ножны к моему телу. Они достигают плеч…
– Что вы делаете? Прекратите…
Джинны прорываются в мой разум, изучая, испытывая его. Ярко освещают своим огнем потаенные места, куда еще никогда не проникал свет.
Я пытаюсь оттолкнуть их, но не могу. Я заперт внутри собственной головы, в своей памяти. Я вижу себя новорожденным младенцем, глядящим снизу вверх в серебряное лицо женщины, чьи длинные светлые волосы потемнели от пота. Руки Коменданта в крови, кожа пылает, все тело дрожит, но когда она касается моего лица, пальцы ее нежны и ласковы.
– Ты похож на него, – шепчет она. Мать не выглядит сердитой, хотя я всегда думал, что, родив меня, она почувствовала ярость. Напротив, лицо ее выражает смятение, она в замешательстве.
Потом я вижу себя мальчиком лет четырех, бредущим по лагерю племени Саиф. На мне толстая курточка, застегнутая до подбородка, потому что наступил холодный зимний вечер.
Пока другие детишки клана, собравшись вокруг Мамы Рилы, слушают ее страшную сказку о Безымянном Короле, маленький Элиас выходит за круг кибиток в скалистую пустыню. Я наблюдаю за ним со стороны. Галактика сияет бледным светом с ониксового неба, ночь достаточно светла, можно разглядеть, куда идешь. С запада слышится ритмичный стук подков. У ближайшей скалы возникает огромная лошадь.
Всадница спешивается, из-под тяжелых одежд кочевницы блестит серебро ее доспехов. Вся она увешана оружием – не меньше дюжины клинков блестит в лунном свете. Ветер взметает из-под ее ног сухие листья. В свете звезд волосы всадницы кажутся такими же серебряными, как ее лицо.
«Этого не могло быть, – в панике думаю я. – Я этого не помню. Она же бросила меня. И никогда не возвращалась».
Керис Витурия опускается передо мной на колено, но ближе не подходит, будто не желая меня пугать. Она кажется такой молодой, что я едва ее узнаю.
– Как тебя зовут, малыш? – Вот голос я узнаю сразу, ее резкий и холодный голос, такой же бесчувственный, как пустыня вокруг нас.
– Ильяас.
– Ильяас, – повторяет она, будто силясь нащупать значение моего имени. – Хорошо. Ступай к каравану, Ильяас. В пустыне ночью бродит немало темных тварей.
Я не слышу собственного ответа – память переносит меня в другое место, в комнату, где нет ничего, кроме койки, стола и огромного камина. Стрельчатые окна и толстые стены, запах соли в воздухе говорят мне, что я в Навиуме. Лето приходит на юг рано, и воздух в комнате жаркий и тяжелый. Кроме того, в камине ярко горит пламя.
Керис кажется сильно постаревшей со времени нашей последней встречи, когда она отравила меня. Она раздевается. Поднимает нижнюю рубашку – и я вижу след сильного ушиба, хотя трудно сказать наверняка, потому что ее кожа серебряная. Я вспоминаю, что она давным-давно украла у Кровавого Сорокопута рубашку из живого металла. Этот доспех врос в ее тело, как до того вросла в лицо маска.
Ее татуировка с девизом «ВСЕГДА ПОБЕЖ» ясно видна под серебром. Теперь она гласит: «ВСЕГДА ПОБЕЖДА».
Пока она ощупывает ушиб, я замечаю в комнате странный предмет, особенно ярко выделяющийся на фоне аскетичной обстановки. Это грубо вылепленная статуэтка матери, держащей на руках ребенка. Комендант старается не замечать ее.
