После этого мальчики не разговаривали друг с другом три месяца. Оба втайне сожалели о случившемся, но оба старательно дулись друг на друга и держались с вызывающим достоинством. Зато, помирившись, оба соревновались друг с другом в предупредительности и уступчивости.
И все-таки, несмотря на такую испытанную дружбу, многое в Толе оставалось для Алеши непонятным и просто загадочным. Какая-то тайна разделяла их. Вечно Толя был чем-то занят дома, редко-редко он принимал участие в мальчишечьих забавах во дворе, не было случая, чтоб он позвал когда-нибудь к себе… Конечно, случалось, что Алеша и без всякого приглашения приходил к нему, но тогда Толя неизменно торопился под каким-нибудь предлогом увести его из дому. А бывало и так — Алеша только постучится, а уже Толя торопливо, испуганно кричит ему из-за двери: «К нам нельзя!.. Погоди, я сейчас выйду…» Тайны, тайны, вечные у него тайны!
— Ну, какие у вас тут новости?.. Было что-нибудь интересное? Рассказывай! — потребовал Алеша.
— Нет, ничего такого не было… Липы новые посадили в сквере. Потом водную станцию открыли возле Дома правительства. Вот и все, пожалуй…
— А ты опять все лето здесь? — И тут же, не дожидаясь ответа, Алеша прибавил: — Посижу с тобой, пока нашим время будет с работы возвращаться…
Толя поднял с земли прутик и стал чертить им в пыли всякие геометрические фигуры.
— Хотя, — колеблясь, размышлял вслух Алеша, — хочется скорее посмотреть, как у нас на балконе цветы… разрослись или нет? И еще интересно, что прибавил отец в нашей мастерской из инструмента. Хорошо бы — рубанок!
— Ну, успеешь еще…
— Да, пожалуй, — сказал Алеша с рассеянным, туманно улыбающимся лицом. — Пока сижу здесь, вот с этим чемоданчиком, так все еще еду, как будто еще не совсем расстался с лагерем, а пойду домой — и кончено… Понимаешь, — вдруг с большим оживлением признался он, — я в лагере этим летом танцевать выучился! Честное слово! И вальс умею, и западные танцы… Никогда так хорошо не было в лагере, как нынче.
Толя продолжал чертить прутиком в пыли, изредка косясь на приятеля.
Ему всегда казалось при встречах после летней двухмесячной разлуки, что в жизни Алеши произошло много событий, гораздо больше, чем за весь минувший год. И хоть Алеша вспоминал теперь далеко не все, что с ним случилось, и самая речь его носила бессвязный характер, Толя слушал внимательно, с плохо скрытой ревнивой озабоченностью.
Потом наступила Толина очередь поделиться летними впечатлениями. Он отнекивался, Алеша настаивал. Тогда он сказал с вялой усмешкой:
— Да у меня что ж… Обыкновенно! Ну, жарко было, я на Москву-реку часто купаться бегал. Ну, в цирке один раз был… А книг все-таки я больше твоего перечитал. Куда! А про остальное и говорить не стоит…
— Сколько мы с тобой дружим, Толя, а ты все темнишь… что-то от меня скрываешь.
— Ничего не скрываю… А Коля приехал с дачи, — поспешил он переменить тему разговора, — так он, оказывается, в велосипедных гонках участвовал. Говорит, чуть-чуть приз не взял.
— В гонках? — переспросил Алеша и засмеялся. — А больше никакой другой брехни с дачи он не привез?
— Так подробно рассказывает! Нет, знаешь, у него и значок велосипедного гонщика есть, у нагрудного карманчика носит.
— Знаем мы эти его значки! Помнишь, он нам в прошлом году, то же самое, мешочек с балластом показывал, говорил, что с воздушного шара, на котором он будто бы со своим родственником поднимался, с аэронавигатором? Ну!.. Помнишь?
— Помню, конечно. А тут не то, понимаешь. Тут, кажется, похоже на правду. Медалька такая настоящая, на тоненькой цепочке, и на медальке гонщик.
— Мало что!
Но они тут же отдали должное Коле: брехун-брехун, а учится здорово, лучше всех.
Тонкая пелена облаков заволакивала небо, то редея, то клубясь гуще, то снова открывая за собой узенькие голубеющие колодцы. В один из таких разрывов вдруг прорвались жаркие лучи, ударили с яркой и веселой силой в крышу большого дома. Все вокруг оставалось прихмуренным, серым, однотонным, а большой дом ослепительно заиграл окнами, и выступающая над домом башенка с фигурой рабочего в фартуке стояла вся озаренная.
