Алеша смолк, любуясь. Он приподнял чемоданчик и стал тихонько раскачивать его. Так в минуту раздумья шевелят палочкой, перебирают четки, играют любой подвернувшейся под руку вещью. Об уходящем лете думал он, о Толе и Коле, с которыми он снова будет вместе многие-многие дни, о «вожатике» и о Наташе… Как же он не догадался разузнать вовремя, где живет Наташа?
Так думал Алеша, и чемоданчик в его руке покачивался совсем слабо, тихо, мерно, чуть поскрипывая, — и вдруг не выдержал всех испытаний, какие выпали сегодня на его долю… С той минуты, как Алеша достиг своего двора, чемоданчику в его руках пришлось послужить и балансиром, и переносным стулом, и метательным снарядом, и средством нападения и защиты в первых столкновениях с ребятами своего двора, и предметом развлечения в те короткие минуты, когда над головами друзей, встретившихся после долгой разлуки, витает «тихий ангел». И вот этих-то последних, самых слабых, самых осторожных прикосновений чемоданчик и не выдержал — застежки его вдруг разошлись, крышка распахнулась, все содержимое вывалилось наземь, к ногам владельца.
Мальчики испуганно переглянулись и тут же, громко рассмеявшись, кинулись подбирать и укладывать носки, штаны, трусы, сношенные вконец за лето сандалии, принялись наскоро исправлять расшатавшиеся запоры. Они были настолько заняты этим маленьким происшествием, что не заметили, как возле них появился Коля.
— Что у вас тут? — спросил Коля, стоя над ними во весь свой большой рост.
— А-а-а, здравствуй! Да тут, видишь, какое дело получилось…
Ребята управились с чемоданом и снова уселись на камень. Коля по-прежнему стоял, широко расставив длинные ноги. Как раз в эту минуту двор пересекала громкая ватага малышей. У каждого в руках были стопки книг и тетрадей, совсем новенькие, в твердых и чистых переплетах учебники, и подержанные слегка, и вовсе старенькие, с оторванными углами на обложках, с пухлыми, вздувающимися страницами, отслужившие уже не одной смене учеников. В канун нового учебного года всегда появляются на всех улицах и дворах эти первые вестники с покупками из книжных магазинов, предвещая собой близость нового школьного года так точно, как за прилетом первых грачей и скворцов следует новая весна.
Глядя им вслед, Коля сказал:
— Вчера меня на улице Татьяна Егоровна встретила, остановила, долго разговаривала со мной…
Он помолчал, дожидаясь, чтобы ребята спросили, о чем говорила с ним Татьяна Егоровна, завуч школы. Не дождавшись, продолжал:
— Насчет комсомола говорила… Я уже написал заявление, первого сентября подам.
Он выглядел значительно крупнее своих товарищей, хотя был им ровесником. Даже легкий, золотистый на свету пушок обозначился у него на верхней губе.
Алеша и Толя поглядели теперь на него с почтительностью и завистью. Да, тут он не привирает нисколько, — лучший ученик в классе и самый развитой, самый начитанный, он будет, конечно, и первым комсомольцем среди своих одноклассников.
Вечером все лагерное осталось позади.
От зоркого досмотра матери ничто не ускользнуло. Да, Алеша хорошо загорел и окреп, но что это за шрамы у него под правой коленкой и на левой ладони? Он попытался сказать, что так оно и было, что давно уже эти рубцы…
— Терпеть не могу вранья! У Коли выучился? — пожурила мать.
И тогда он чистосердечно признался, что один раз под ним не выдержал сук, и он свалился с дерева, а в другой раз неосторожно орудовал перочинным ножичком, вырезал набалдашник ореховой палки и вот… Обнаружила мать и утерю двух пар носков, и настолько жалкое состояние летних сандалий, что они были тут же выброшены в помойное ведро, и темное, жирное пятно на брюках от нового костюма.
— Это еще что такое?
А это так… один раз уселся на пень в лесу и прилип — пень оказался в смоле. Он уж после выводил пятно и спиртом, и бензином, и скипидаром пробовал, и даже горячим утюгом по бумаге, наложенной на это самое место… Все-таки гораздо лучше стало… Почти не видно… Боже мой, сколько пришлось выслушать в ответ знакомых и скучных слов:
— Тебе не видно? Новые костюмы ему покупай!.. Горит все на этом мальчишке!.. У всех дети как дети, только тут одно наказание!
