– Что ты
хочешь за помощь?
– Не
трогай селян,
одурманенных
речами безумцев.
Мгновение
консул
размышлял.
Пытками от фанатика
ничего не
добиться. А в
землях Антипаса
карателями
будут
командовать
люди царя.
– Даю
слово,
наказаны
буду лишь
виновные! – проговорил
Квириний. –
Иди.
Стража
увела
старика.
– Если
бы все твои
подданные,
тетрарх, так
служили
своему
господину,
нам незачем
было покидать
Рим! – съязвил
Копоний.
Антипас
покривил
губы. Ему
захотелось
казнить
старика в
соседней
комнате.
7
Йосеф
отесывал
доску. Капли
пота зрели на
кончике носа
и, сверкая в
спицах лучей
из прорехи
крыши
мастерской,
падали в
душистую стружку.
– Йоси,
слышишь что
ли? – Свояк в
стоптанных сандалиях
и в красно-черном
полосатом
халате
присел у
порога на
корточки и
облокотился
о колени.
Густая черная
борода
Клеопы
топорщилась,
в зрачках
блуждали
хмельные
бесы. –
Передохни!
Йосеф
охотно
отложил
серповидное
тесало и отер
потное лицо
полой
эскамиды,
мокрой на
животе и
спине. Он
присел рядом
на порог.
Весельчак
Клеопа был
удачлив в
делах. Возглавлял
артель
каменщиков,
строил по
окрестным
городам, и,
обзаведясь
знакомыми
среди
торгового
люда, отсылал
с попутным
караваном в
ближние
порты свой
товарец:
вино, изюм,
инжир.
Большого
барыша не
наживал, но и
в накладе не
оставался.
Равви Пинхас
захаживал к
старшине
каменщиков,
чем
гордилась
Мирьям, сестра
жены Йосефа.
– Твой
где? – спросил
Клеопа. –
Пинхас
спрашивал.
Йоше давно не
был у него.
Равви
занимался с
Йехошуа, и в
городе знали
о сыне Йосефа
и Мирьям.
Даже фарисей
Ицхак
одобрительно
бормотал о
мальчике.
Йехошуа
цитировал
Тору, Невиим,
Ктувим с любого
стиха. Пинхас
наугад
спрашивал
его из
Бершит, Шмот,
Ваикры,
Бемидар или
Дварим, и не
было случая,
чтобы
Йехошуа
перепутал.
Особенно
мальчик
любил в
Невиим книги
пророков
Ешаяу, Ирмеяу
и Ехезкеля.
Философские
и
поэтические
произведения
из Ктувим он понимал
еще плохо.
Интересовался
историческими
хрониками. А
толкование
закона, Мишну,
в общих
чертах
повторявшее
то, о чем рассказывал
землякам в
молитвенном
доме равви, в изложении
мальчика
оставляло
вопросы, подбивало
осмысливать
по-своему
темы Аллахи.
Пинхас
хмурился:
произвольное
толкование
закона, пусть
уловимое
лишь для
проницательного
ума, угрожало
вольнодумством.
Этому он не
учил
мальчика! Из
Гмары он
больше
рассказывал
ему
житейские
истории,
пословицы,
поговорки,
помня: его
ученик еще
ребенок.
Жилистый
и крепкий в
кости
Йехошуа
напоминал
отца. Такая
же
неторопливая,
чуть вприсядку,
походка.
Мягкое
выражение
лица портили
поджатые
губы молчуна.
Взгляд
рассеян и
задумчив. В
семь лет он
был давно уже
не катон –
маленький, но
гадол.
Перерос не
только нефеш,
свою
животную
жизнь, но и
руах, или дух,
и развился в
нишем,
разумную
душу. Во
дворе он чертил
прутиком на
песке
священные стихи.
Детям
Йехошуа
предпочитал
компанию
ягненка.
Завидев
приятеля, тот
дружелюбно
бодал его в
ногу. К
восторгу
зевак Иаков
научил барашка
стоять на
задних
копытцах и
скакать
через ногу
дрессировщика.
На
седьмую
неделю со
второй ночи
после Пейсах,
когда появлялся
ранний месяц,
перед
праздником
Жатвы Йосеф и
Мирьям
решали:
жертвовать
ли этим
ягненком
либо
одолжить
денег и
купить другого.
Смеют ли
родители
смущать душу
сына?
Она
часто
вспомнила
странное
видение, похожее
на сон, в ночь,
когда узнала,
что носит под
сердцем
мальчика. В
дом к ним
постучался
нищий и
передал ей
горшок со
светящейся землей,
трубным
голосом
возвестил,
что у нее будет
сын, назвался
ангелом, и
его ставшее на
мгновение
блестящим
одеяние
снова превратилось
в отрепья, а
исполинская
фигура съежилась
и усохла.
Мужу она
ничего не
рассказала о
своем
видении,
потому что
знала, пора
чудес либо
уже канула в
прошлое, либо
еще не
настала. Но
хорошо
запомнила
неожиданную,
смешанную с
радостью
грусть, после
того, как в
пещере, где
рабыня
Саломея
приняла ее
ребенка, он
заплакал.
Слушая сына,
она, бывало,
чувствовала
нежность и
отчаяние: взгляд
его
печалился,
словно
мальчик
видел свою
судьбу…
Мирьям
заговорила о
том, что
значит для
детей
ягненок.
– Соседи
скажут, что
мы пожалели
предназначенное
Богу. И перед
праздником
ягненок
стоит вдвое… –
осторожно
возразил
Йосеф.