– Тетрарх
Филипп
выезжает раз
в год за стены
дворца, берет
с собой
кресло и
чинит суд. Вместо
того чтобы
виновных
вели к нему.
Это смирение
достойно
похвалы! –
сказал
тетрарх. Придворные
часто
забавляли
Ирода
анекдотами о
домоседстве
брата. – Ужели
пастух
уследит за
стадом,
оставаясь в
шалаше?
– У
хорошего
пастуха
хорошие псы, –
сказал Копоний,
– и стадо цело…
– Хороший
пастух
стрижет
своих овец,
но не сдирает
с них шкуру, –
парировал
Антипа фразой
Тиберия,
которая
давно стала
крылатой.
Копоний
побагровел
от бешенства.
– Однако,
мой друг, –
сенатор
вялым жестом
прервал
перепалку, –
тебе был
выслан
письменный
циркуляр из
нашей
канцелярии. Божественный
не переменил
решения –
распоряжайся
доходами от
тетрархии. –
Они шагали мимо
фонтана по
мраморной
полированной
дорожке. В
центре
фонтана из
воды
взмывали золотые
дельфины, и
перекрестья
серебряных
струй из их
пастей
мелкими
брызгами
освежали ивы.
Антипас
задержал
повеселевший
взгляд на
певчих
птицах в
золотых
клетках
посреди
веток. –
Область
твоего
правления
славится как
родина
известных
мужей и жен.
Барак из
Галилеи
сразился
здесь с
хананейским
царем. Анна
здесь же
родила
одного из
ваших великих
пророков
Самуила. В
Галилее
пророк Эллия
победил
ложных
пророков. А
пророк Хошеа
до
ассирийского
завоевания
служил
вашему Богу в
тех же
местах.
Пророк Нахум
из Елкоса в
Галилее
предсказал
поражение
ассирийцев
от Вавилона
за
жестокость
первых! –
Прокуратор и
тетрарх
почтительно
посмотрели
на консула.
Тот, видно,
тщательно
обговорил с
советниками
встречу. –
Стоит ли
облекать
позором
достойную
землю?
Антипас
вопросительно
посмотрел на
Квириния.
– Что
тебе говорят
имена Иехуда
Галилеянин и
Саддук? –
спросил прокуратор.
Ах, вот в
чем дело! –
мысленно
возликовал
тетрарх.
– Не
думает ли
Копоний, что
царь
снюхался с чернью,
чтоб подбить
народ к
смуте? – с
нарочитой
обидой
спросил
Антипас. Он
жестом подозвал
раба. – Николая!
– бросил царь,
и обратился к
Квиринию. –
Позволь
выслушать
начальника
моей охраны!
Консул
утвердительно
кивнул.
Копоний онемел
от
нахальства
идуменянина:
Антипас распорядился
раньше, чем
спросил
соизволения.
На
повороте
дорожки
возник
рослый
молодец в медном
панцире, в
подражание
своему
господину, с
клиновидной
бородкой. Его
левую руку словно
пришили к
бедру, там,
где обычно
висел меч.
Царедворец
старался
двигаться
степенно и
властно, и
его щеки
рдели от
напряжения.
Но глаза
блестели
юношеским
задором. Николай
был на голову
выше любого
из гвардейцев
Квириния.
Римляне
уважительно
уставились
на
мускулистого
гиганта.
Приложив руку
к груди,
Николай
поклонился
почтительно,
но с
достоинством.
– Расскажи
о смутьянах, –
приказал
тетрарх. – Что
узнали твои
люди?
Начальник
охраны
нахмурился,
напуская серьезность,
и заговорил
на латинском
с сильным
эллинским
акцентом,
сбиваясь, как
ученик,
готовый
поразить
отличным
ответом:
– Один,
некто Йехуда,
происходит
из города Гамалы
и слывет там
законоучителем…
– Говори
на родном
языке, –
разрешил
Квириний.
Николай
продолжил на
эллинском:
– Другой
– фарисей
Саддук. Его
часто видят в
Ершалаиме.
Оба
проповедуют
по стране.
Пока мои люди
лишь вышли на
их след.
Население укрывает
их, и это
затрудняет
поимку.
– Где
чаще
появляются
эти… учителя, –
спросил
Копоний, – и
чем они недовольны?
Николай
зиркнул на
господина, но
тот бесстрастно
слушал.
– На
севере, –
ответил
гигант. – Они
подбивают народ
отстаивать
свободу…
– Свободу
от кого?
– Мы все
узнаем, мой
друг! –
терпеливо
произнес
консул. –
Продолжай!
– …Они
утверждают,
ценз
приведет к
рабству и надо
сопротивляться…
– Сопротивляться
Риму, власти
законного правителя?
– Копоний
вопросительно
приподнял
бровь: мол,
неслыханная
глупость!
– Их не
может
постигнуть
неудача. Но
если они
погибнут, то
создадут
себе вечную
славу
великодушным
порывом.
Предвечный
поддержит их,
если они не
отступят.
– А чем
их не
устраивает
нынешняя
власть? – спросил
консул.
– Их не
устраивает
любая власть.
Они утверждают,
человек не
может
подчиняться
человеку. Он
подвластен
лишь Богу.
– Безумцы!
– процедил
Копоний.
– Нет,
это не
безумцы, а
фанатики, –
ответил Квириний.
– И
справиться с
ними будет
труднее, чем
ты думаешь.
Несбывшаяся
мечта живет
дольше, чем
горечь от
разбитых
надежд.
