Теперь,
слушая
размеренную
речь старика,
его
последовательные
выводы,
Копоний дивился
проницательности
сенатора,
быстроте, с
которой тот
вник в
местные
обычаи и учел
выгоды всех
сторон.
Внешняя
простота
Копония
подкупала
доверчивых
людишек и
солдатню, и
скрывала
незаурядного
мистификатора.
Изображая
перед императором
сообразительного
солдафона,
необходимого
Августу,
новоиспеченный
прокуратор
твердо знал
свою цель:
сенаторство и
богатство. А
старик точно
определил
возможности
своего
честолюбивого
товарища и мягко
осаживал его
чрезмерные
чаяния.
Квириний
не
вмешивался в
то, как
выполнит финансовое
поручение
его младший
товарищ. Первые
известия из
Десятиградия,
тетрархии
Филиппа, младшего
из трех
сыновей
Ирода,
выявили прежние
жульничества:
за десять лет
податное
население
городов
увеличилось
на треть! Того
же следует
ждать в
других
областях. Следовательно
в интересах
императорского
фиска сумма
откупа
увеличится.
Ценз же следует
проводить
еще
тщательнее:
это выгодно
сборщикам –
сенатор
кивнул
Копонию. Они
обсудили,
проводить ли
перепись по
римскому
закону – по
месту
жительства,
или по
иудейскому
обычаю – в
городах, где
берут начало
иудейские роды.
– К чему
их дразнить?
Предрассудки
этих
несчастных
превосходят
здравый смысл,
– заключил
Квириний. –
Пусть они
приходят в
твои города.
В твоей
области
древних городов
достаточно.
Ослушавшихся
ты на основании
их закона
принудишь
повиноваться.
Царственные
братья не
станут
возражать
против действий
римской
армии в их
областях на
их же благо.
Пусть ведут
ценз в
подчиненных
им областях.
На случай
волнений,
твой
гарнизон в Ершалаиме
наведет
порядок в
тетрархиях,
где живут
приписанные
к твоим
городам
иудеи.
Чтобы
успокоить
жречество,
Квириний
подтвердит
древний
декрет
Антиоха
третьего за 554
год от
основания
Рима, для
иудеев –
«…совет старейшин,
жрецы, ученые
книжники
Храма и певцы
святилища
освобождаются
от подоходного
налога,
податей на
венок и
соляной
сбор…» Квириний
процитировал
на память и
добавил: это
они обсудят с
первосвященником.
Вельможи
согласились:
первосвященник
Иоазар не
найдет язык с
народом. К
тому же император
будет
недоволен,
узнав, что у
власти остались
люди
опального
царя.
Прокуратор
предложил
достойного
приемника:
Анана, сына Сефа.
Пока же
решили не
торопиться…
В
завершении
Копоний
пересказал
немногое, что
выяснил о
зачинщиках
беспорядков
в Галилее.
Старик
насупился, и,
казалось, его
похожий на
огурец нос
навис больше
обычного над
тонкими
губами.
– А
теперь
отдохни, а я
подумаю, мой
друг, – сказал
сенатор.
Копоний
отдал кубок
рабу и
отправился
за
провожатым в
покои.
5
В
пурпурной
лацерне, в
синдоне из
белого шелка,
расшитом
жемчугом и
алмазами, в
золотой
диадеме,
украшенной
изумрудами и
агатами,
тетрарх
Галилеи и
Переи
величественно
шел по
анфиладе
комнат
бывшего
дворца своего
брата.
Бледное с
клиновидной
черной бородкой
лицо
Антипаса
было
надменно-спокойным:
тетрарх был
готов к
милости
сильного,
равно как и к
казни. Свита
и рабы, с
богатыми
подарками в
кованых
сундуках из
кедра, почтительно
отстали. Они
настороженно
поглядывали
на римскую
стражу.
Гвардейцы
недвижным
строем
указывали
путь
процессии и недоуменными
взглядами
провожали
четверовластника:
тот
поминутно
подносил к
носу полевую
фиалку.
Поспешный
вызов не в
Антиохию, а в
пригород
Иерихона,
внезапный, с
полдороги,
отъезд
Копония и
унизительный
«почетный»
конвой его
отряда;
приказ
римской
стражи телохранителям
тетрарха
оставаться у
ворот, а свите
– князьям и
военачальникам
– разоружиться,
все это
предвещало
беду:
Квириний,
данной ему
властью, мог
отправить на
суд императора
любого
наместника
из своей
провинции.
Дорогой
Антипас
перечитал
письмо
славного
Тиверия.
Достойный
сын Ливии
Друсиллы, всегда
благоволивший
к старшему
сыну Ирода
Великого,
уверял
тетрарха в
дружбе и полагал:
низложение
Архелая
открывает
путь Ироду Антипе
к диадеме его
великого
отца. Римские
боги
по-своему
распорядились
надеждой, сохранив
лишь
расположение
влиятельного
друга и его
матери.
Воевать
с Римом –
безумие! Но в
мстительных мыслях
Ирод Антипа
возглавлял
объединенное
войско свое и
тестя,
аравийского
царя Арета.
Мечами
возвращал
себе не только
тетрархию, но
и все
царство.
Впрочем, в
долине тени
пальм
остудили
разгоряченные
помыслы
Антипаса. У
стен
беломраморного
дворца
тетрарх
подавил гнев
и унял страх. Он
вверил себя
судьбе и воле
Предвечного.
