Превозмогая
боль, сенатор
поднялся
навстречу.
Они
обменялись
приветствиями,
и Копоний
раздраженно
проговорил:
– Весь
путь от
Ершалаима
его везли в
гексафоре с
закрытыми
окнами!
Слуга
золотой
ойнахоей
налил вино из
хрустального
жбана в кубки
и попятился.
Копоний едко
поведал о
том, как в
долине двух
лектикариев
Антипаса
хватил
солнечный
удар. Их
сменили рабы
Копония, а
прокуратор,
раздраженный
бесконечными
задержками,
со своим
отрядом
умчался
предупредить
о прибытии
«каравана».
– Он
подбривает
брови и
выщипывает
волосы на
ногах! –
Копоний
хмыкнул.
– Не
горячись, мой
друг! Нам
нужен
холодный рассудок,
– урезонил
сенатор и, не
спеша, повел
прокуратора
вокруг
бассейна.
Квириний
знал древний
род Копониев
и еще в Риме
встречался с
нынешним
наместником
Иудеи. В
повадках
прокуратора,
в его
презрении к
изнеженности,
в грубоватой
солдатской
речи и в нетерпимости
к
необязательным
людям было нечто
издревле
ценимое в
старых
аристократических
семьях
столицы, еще
помнивших
демократические
традиции
сенаторской
республики.
Именно такой
человек,
волевой и
энергичный,
необходим
был Гаю Юлию
Октавиану
здесь, а не при
дворе, где
хватало
лизоблюдов, и
император
собственноручно
внес в
выборочные
списки имя
Копония.
Вопреки
указанию
Августа для
обоих высших
сословий
империи о
необходимости
иметь семью
для
получения
высших должностей,
Копоний был
не женат. Это
давало пищу,
как слышал
сенатор,
грязным
пересудам об
императоре и
его
ставленнике.
Вьющиеся локоны,
высокий лоб,
длинные
ресницы и
раскосые
глаза,
горбинка на
носу и
мужественная
ямка на
подбородке.
Всякое может
быть! Так или
иначе,
небрежение
вердиктом не
мешало удаче
Копония, и в
свои
тридцать
пять он был сановит
и богат, о чем
мечтали
самые честолюбивые
отпрыски
родовитых
семей.
Сенатор подумал:
высший удел
этого
красавца,
политика вне
столицы –
пожизненное
наместничество
в одной из
провинций
империи и
почетная
старость на
пригородной
вилле близ
Рима.
– Неужели
он способен
выполнить
твое поручение?
– спросил
Копоний.
– Он не
так глуп,
если сумел
освободиться
от римского
конвоя! –
Квириний
иронично
покривил рот.
Прокуратор
покраснел,
наконец,
сообразив:
царь его надул.
– Не
сомневаюсь,
мой друг, что
ты с удовольствием
взял бы на
откуп и
тетрархию
царственного
Антипаса. Это
принесло бы
тебе двести
талантов в
год. К
шестистам
талантам его
брата, –
бесстрастно
продолжал
сенатор. Шрам
на
подбородке
прокуратора
побелел от
негодования.
Ему
послышался
язвительный
намек на то,
что службу
императору
он совмещает
с личной
выгодой. Род
Копониев
издавна
занимался
откупами.
Чтобы не
ответить дерзостью
ехидному
старику,
Копоний
пригубил из
кубка. –
Однако
напомню,
ценз,
назначенный
Божественным,
подразумевает
точные, а не
приблизительные
данные о
подданных,
способных
платить
налоги.
– Кто-то
сомневается
в
добросовестности
моих людей? – с
вызовом спросил
Копоний.
– Добросовестность
в их же
интересах… –
развел
руками
консул, и
нельзя было
разобрать поощрение
или угрозу в
его словах. –
Впрочем, хорошо,
что ты
избавил
нашего друга
от почетного
конвоя, –
римляне
примирительно
переглянулись.
– Уточним наши
дела.
Вдали
от Рима
ощущение
изгнанничества
делало их
товарищами.
Копоний
подчинялся
непосредственно
императору.
Но
остерегался
влиятельного
и опытного
«лиса»
Квириния. Август
удалил его из
Рима, «избрав»
в консулы. Затем
по закону по
истечении
консульских
полномочий
полагалось
наместничество
в одной из
провинций.
Многие в Риме
видели в
назначении
знак
высочайшего
доверия. Даже
после
блистательно
дипломатической
победы
Августа над
Парфянским
царством – эта
победа
вернула
легионные
орлы и знамена
Красса и
Антония в
Капитолийский
храм и
утвердила в
Армении,
вопреки
желанию царя
Парфии Фраата
четвертого,
ставленника
Рима, царя
Тиграна
третьего –
император
держал в
Сирии группировку
из четырех
легионов.
Сорок тысяч
обученных
наемников.
Плюс
вспомогательные
отряды. И,
хотя бывший
консул по
сенатскому
закону не
имел права
командовать
войсками, император
назначил его
легатом и
лично утвердил
его имя,
когда в
третий и в
последний раз
пересматривал
сенатские
списки. Старику
оставалось
лишь
получить
одежды триумфатора,
лавровый
венок, право
на курульное
кресло и
статую,
завистливо
думал
Копоний.
