В случае уголовного преступления присяжные играли иную роль: им приходилось решать вопрос о предании обвиняемого суду, и в этом их функции до некоторой степени напоминают функции «большого жюри» наших дней, которое в начале судебного процесса должно установить, имеются ли достаточные основания для привлечения обвиняемого к суду. Присяжными такого рода были представители вилл и сотен, они же составляли список лиц, подозреваемых в тяжких преступлениях. Этот список передавался судьям выездного королевского суда, которые отдавали распоряжение о взятии под стражу всех поименованных в нём лиц. Затем обвиняемых допрашивал суд присяжных их родного округа, причём суд вполне мог состоять из тех самых людей, которые в качестве присяжных вынесли решение о необходимости данного судебного преследования, однако это вовсе не означало, что подсудимый заведомо будет осуждён, потому что, хотя присяжные обязаны были указать на кого-либо как на подозреваемого (под угрозой штрафа за сокрытие сведений), сами они вполне могли считать этого человека невиновным.
Уголовные преступления, как мы уже говорили, карались смертной казнью через повешение, однако в некоторых городах были свои обычаи: в городах «Пяти портов» и в ряде других бургов преступников топили: чаще всего их сбрасывали с крутого обрыва в море, а в Сайлисе привязывали во время отлива к скале, которая с наступлением прилива скрывалась под водой. Иногда вместо смертной казни преступнику отрубали руку или ногу, ослепляли его или увечили иным способом. Незначительные увечья служили также наказанием за мелкое воровство, то есть за кражу на сумму менее 1 шиллинга; чаще всего виновному отрезали ухо, иногда вора прибивали за ухо к позорному столбу, и он должен был сам отрезать его, чтобы освободиться, а рудокопы, добывавшие свинец в Мендипсе, прибивали вора за руку к основанию лебёдки, находившейся у спуска в шахту, и он, как мог, пытался высвободиться. Увечье было не только наказанием преступнику — оно служило предостережением для других людей, предупреждая их о том, что они имеют дело с человеком дурного нрава, и, как следствие, человек, потерявший ногу или руку в сражении либо по причине несчастного случая, старался обзавестись документом, подтверждающим этот факт: к примеру, Эдуард I, как мы знаем, должен был подтвердить, что часть левого уха Джона де Рогтона была оторвана лошадиным копытом, а Роберту де Ганторпу правое ухо откусила свинья, когда тот был ещё в колыбели.
Распространённым видом наказания было тюремное заключение, сопряжённое со многими лишениями, потому что даже на фоне относительного отсутствия комфорта в обычной жизни средневекового человека тюрьмы того времени часто представляли собой крайне отвратительное место. В 1315 г. один купец из Линна жаловался на то, что его незаконно держали в заключении в Висбечской тюрьме, где «его до такой степени искусали жабы и прочие ядовитые паразиты, что он отчаялся в жизни», и хотя мы можем позволить себе усомниться в свирепом характере жаб, другие источники свидетельствуют о том, что они, действительно, во множестве водились в тюрьмах, где, кроме того, кишели паразиты, где вечно царил мрак, где не переводилась сырость и отсутствовал свежий воздух. Если у заключённого имелись деньги или были богатые друзья, он мог рассчитывать на некоторое послабление со стороны тюремщика и уж, во всяком случае, на то, что ему будут приносить пищу, но участь бедняков полностью зависела от подаяний благотворителей. В больших тюрьмах одному-двум заключённым позволялось покидать темницу и просить милостыню — пищу и деньги — для своих собратьев; и, к счастью, помощь заключённым входила в «семь заповедей милосердия», исполнения которых Церковь требовала от всех верующих; но те несчастные, кто не мог или не хотел платить тюремным смотрителям, были обречены на неимоверные страдания. Пытки, которые могли служить как средством наказания, так и способом добиться признания вины, в средневековой Англии никогда не были частью юридической системы. Ближайшим аналогом их был обычай подвергать «страданиям сильным и продолжительным» тех, кто отказывался предстать перед судом. Дело в том, что по средневековым законам обвиняемого можно было подвергнуть суду присяжных только с его собственного согласия, он должен был сам «предстать перед миром» (и известен случай, когда глухонемой, обвиняемый в убийстве, был прощён по той причине, что не мог этого сделать); если человек отказывался «предстать перед миром», его нельзя было судить, но зато судьи имели возможность держать его в тюрьме и сделать его жизнь невыносимой. Когда в 1293 г. в Норфолке были убиты несколько датских моряков, судьи повесили тринадцать человек, имевших отношение к этому преступлению, но один из обвиняемых не дал согласия на то, чтобы его судили, и приговор по его делу, как обычно в подобных случаях, гласил: «В тот день, когда ему дают пищу, он не должен получать питья; хлеб, который он вкушает, должен быть наихудшего сорта, а питьём ему должна служить (в те дни, когда ему не дают хлеба) только грязная вода; он должен сидеть на голой земле, прикрыв тело одной только льняной одеждой, и должен быть закован в кандалы от кистей до локтей и от ступней до колен до тех пор, пока не согласится предстать перед судом». Примерно в то же самое время сэр Симон Констебль, богатый отпрыск знатного йоркширского рода, скончался в тюрьме от подобных же «страданий сильных и продолжительных», не соглашаясь предстать перед судом за убийство своей жены, но зато он умер, не будучи осуждённым, и земли его перешли к его наследникам, а не были конфискованы в пользу короля за совершённое Констеблем уголовное преступление.
