Государыня посмотрела на Летописца и вымученно улыбнулась.
- Тенка, - спросила она, меняя тему, - ты опять сегодня радугу не делаешь?
Не было в её голосе строгости, ни кого она не наказывала и не ругала. Никогда. Разве что мягко журила.
- Нет, Государыня, - покраснела жужинья.
- Смотри, крылья поблёкнут, и ты летать не сможешь.
- Хорошо, Государыня...
- Не хорошо, а плохо, - грустно усмехнулась Государыня.
- Я буду делать радугу, - совсем смутившись, поправилась жужинья.
- А то кашей угощать не стану, - нарочито строго поддержал Государыню Жилбыл.
- Это вряд ли, - не приняла его поддержку Государыня. - Не в твоём характере...
Она замолчала, устремив куда-то вдаль задумчивый взгляд. Будто пытаясь высмотреть, прочитать в непонятном, недоступном Летописцу далеке судьбу своей страны.
- Государыня... - осторожно начал Летописец.
Но она лишь взмахнула рукой, останавливая его. Знала она, что он скажет. Знала, что думает и говорит в каждый миг бытия любой житель её страны. Не в утешении и поддержке нуждалась Государыня - этим она сама одаривала всех. А хотела Государыня знать, что задумал Кудесник. Чувствовала она его присутствие, но в мысли проникнуть не могла. И от неизвестности и неопределённости будущего страны сердце Государыни болело.
- Ладно уж, идите, - отпустила она Тенку и Жилбыла. - Тебя работа ждёт, Летописец. Будь аккуратен.
И она стала отдаляться, скользя над ступенями без единого движения. Лишь пелерина чуть колыхалась от слабого ветра.
Летописец поклонился удаляющейся Государыне и начал подниматься вслед за ней по лестнице. Но, странное дело, вершина холма, до которой быстро и легко добралась Государыня, к Летописцу не приближалась. По левую сторону лестницы за ажурными перилами проплывали вниз деревья и кустарник, а по правую струилось волнами колышущегося ковыля горизонтальное поле. Наконец слева, среди берёз и елей, показалась белоснежная мраморная беседка с медной, покрытой тёмно-зелёной патиной, крышей. Здесь склон холма был крутой, и беседка, заглублённая в холм, почти срасталась крышей со склоном.
Жилбыл остановился у калитки в ажурных перилах напротив беседки и посмотрел вверх. Государыня уже сидела на троне на вершине холма под половиной арки, обрезанной как раз посередине над шрамом спёкшейся земли. Трон был установлен правым боком к лестнице, и застывший профиль Государыни чётко выделялся на фоне кристально-голубого неба.
- Будь аккуратен, - вновь донеслись с вершины холма последние слова Государыни.
Жилбыл кивнул, открыл калитку и вошёл в беседку. В беседке было прохладно, уютно и светло, несмотря на то, что её правую сторону закрывал почти вертикальный склон холма, весь в переплетении корней росших выше берёз. Перед этой нерукотворной стеной стоял стол, а за ним, упираясь спинкой в корни, - стул. Здесь было рабочее место Летописца.
- Наконец-то, - донёсся откуда-то из-за корней дребезжащий недовольный возглас.
Корни над столом раздвинулись, на пол беседки посыпались сухие комочки земли, и из открывшейся в склоне холма тёмной норы выбрался волосатый семиногий Лет. Он поставил на стол чернильницу, налил в неё из бутыли чернила, воткнул перо и положил на столешницу стопку чистых листов. Делал всё это Лет одновременно, благо руконог у него хватало.
- Сколько живу, но такого безалаберного и необязательного Летописца вижу впервые... - ворчал он.
- Здравствуй, Лет! - нарочито громко сказал Жилбыл.
- Я-то здравствую, - сварливо отозвался Лет, - а вот ты, судя по тому, что опаздываешь, вряд ли...
- Да что это мне за наказание! - насмешливо возмутился Летописец. Дома мальцы ворчат, здесь - ты. Так и я скоро начну.
- Нас Государыня задержала, - вступилась за Жилбыла Тенка.
- А ты вообще молчи, - огрызнулся Лет. - Тебе здесь находиться не положено.
Он посмотрел на Тенку большими, безвекими, и потому казавшимися добрыми, жёлтыми глазами и неожиданно смущенно шмыгнул огромным, как груша, носом. Лет и на самом деле был добрым и ворчал больше от старости.
- Ладно уж, оставайся, только не мешай, - разрешил он и легко для своего вековечного возраста вскарабкался по колонне под крышу беседки.
