И родина теряет смысл свой ранний:
Что нам отечество -- не мир ли весь,
Везде, где есть окно горшку гераней! -
-- Отец, весь ужас в том, что вид гераней
И европейство мудрого скопца
Нам не способны заменить отца
Холодным блеском чистых филиграней.
В лесах каких Колумбий и Кампаний
Смогу пройти, не потеряв лица,
Где встречу я не честные сердца,
А сердце, свернутое в рог бараний?
Поэтому пред выбором не стой:
Что ненависть твоя -- с моей любовью! -
Тебя могу заклясть я только кровью.
Но, если хочешь, заклинаю той,
Поскольку рядом, с вечной обиновью,
И вечность заклинает -- пустотой. -
Задумчиво взойдя над пустотой,
Луна глядит на тихую равнину,
Лаская то подростка, то мужчину
Улыбкой света, грешной и святой.
Пусть смысл речей их, вовсе не простой,
Невнятен был бы даже и раввину,
Приятен он отцу и важен сыну,
Их взгляды полны нежной добротой.
Еще скорее поздно, нежли рано,
И потому и старший, и меньшой
Идти и мыслить могут невозбранно -
Порвав на время с нужной томашой,
Беседуя любовно и пространно,
Как муж и муж с младенческой душой.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Пятнадцать
сократических диалогов
на тему
иудейского псалма
сонетная корона
При реках Вавилона -- там сидели мы
и плакали, когда вспоминали о Сионе.
На вербах посреди его повесили мы
наши арфы...
***
Чужим рекам мы наши слезы лили
О родине давно забывшей нас
Презрев звезду надежды в этот час
Мы наши арфы вербам поручили
Могли ль мы петь осилившей нас силе
Цветы темниц смочив их влагой глаз
Простые наши песни без прикрас
Мы как и судьбы обрекли могиле
Но пусть прилипнет к горлу мой язык
Когда тебя я вспоминать не буду
Тебя веселья моего родник
Пусть почернеет день когда забуду
Я моего врага веселый лик
И ненависть стенаньем не избуду
I. Антигона
Я ненависть стенаньем не избуду
К богам, мой Полиник, мой Этеокл,
Пусть клекот мой, как волглый мякиш, клекл
И хрипл, как бы не мой, а взятый в ссуду.
Как стук костяшкой пальца по сосуду
Надтреснутому, чей облив надтекл,
Да дребезжанье выставленных стекл,
Мой голос, поднятый богам в осуду.
Он так неверен, так печально слаб,
Так стелется дымком сырой игили,
Что вправду лишь чадком смолистых лап
Мне кажется -- и все ж ему по силе
Кто знает равный -- как елей хотя б
Чужим рекам мы наши слезы лили.
Чужим рекам мы наши слезы лили -
Я с Этеоклом в Фивах, Полиник
В шести дворцах враждебных нам владык,
Чтоб бросить шестерых на Фивы в силе.
Чтоб Этеокла, брата, убедили
Те шестеро вернуть без выкавык
Трон брату, год спустя, как он привык,
Когда еще их договор был в силе.
Но год прошел, а Этеокл все пас
Ленивых подданных, не помышляя
Вручить бразды Полинику -- вот раз!
Тут брата и подвигла воля злая
Покинуть Фивы, крепко замышляя
Супротив родины, забывшей нас.
О родине, давно забывшей нас,
Мой Этеокл, наш узурпатор, пекся...
Их рати рядом, в щит и шлем облекся,
Взял меч и меч короткий прозапас.
-- Вы против нас, мы будем против вас,
Однако чтоб не каждый в схватке пекся, -
Он начал громко, но слегка осекся, -
Пусть раньше судит бой промеж двух нас. -
И, словно с дикобразом дикобраз,
Они сошлись страшно и возмужало
И, меч вонзив, себя проткнули враз.
И воинство пока соображало,
То шестеро от Фив тут побежало,
Презрев звезду надежды в этот час.
Презрев звезду надежды в этот час,
Враги решили не нести потери,
Поскольку оба брата, две тетери
Лежали рядом, кровию сочась.
Креон, наш дядя, властью облечась,
Стал говорить, что город в полной мере
Понять не может весь объем потери,
Что Этеокл их всех благая часть.
Что шестеро коварством огорчили
Его до слез, а этот... этот гад...
Нет, надо, чтобы гада проучили...
Но гад был мертв, отправлен то ли в Ад,
То ли в Элизий, ну, а мне он -- брат,
Мы наши арфы вербам поручили.
Мы наши арфы вербам поручили,
Чтоб на пирах им слух не услаждать...
"Изменник! Вранам и волкам предать!"
Креон -- они, конечно, умочили.
Так обращаться с теми, кто почили,
Немыслимо. Скорей земле предать.
"Как он посмел отечество предать!"
А вы бы в школе мыслям тем учили.
Вы в голове одних себя носили
И выносили, судя по всему,
А мертвых нечего учить уму.
Ах, как своим молчаньем вас бесили
