Вот, кажется, опять шаги... ошибка!
Часы хрипят, вот раздается бой,
Вот взвизгнула и тут же смолкла скрипка -
И снова тихий сумрак голубой.
Где нет свечей -- там сумрак голубой,
Но что это -- шаги на антресолях,
А кто -- не видно, свечи на консолях
Как будто ярче, где-то над тобой, -
Спугнув ночную мглу, заржал гобой,
Но, потерявшись, захлебнулся в солях,
Две-три секвенции на парасолях
Спустились, изрыгнутые трубой.
Вот флейты прочирикало сопрано,
И, чтобы не менялся больше галс,
Виолончельный продундел казальс.
Потом молчок -- и музыки ни грана.
Тут скрипки зазвенели легкий вальс,
Сияющий глубинно и пространно.
Их тон сиял глубинно и пространно...
Но что ж танцоры? -- Как велит типаж,
Там раньше под гобой прошелся паж,
По стишьи -- в двери выскользнув нежданно,
Потом как бы наметилась павана,
В которой коломбину вел апаш,
Но так неясно, словно метранпаж
Еще втирал селянку и пейзана.
В скрипичный вальс зато само собой
Вплелся прелестных дев роскошный танец,
Витавших в воздухе наперебой.
И в партитуру мимолетных странниц
Второю строчкой ввел паркетный глянец
Веселый симметрический прибой.
Свет плещется повсюду, как прибой,
И часто щиколка или ключица
Является, блеснув, как приключится,
А виноват кларнет или гобой.
Но скрипки правят подлинный разбой,
И оттого-то кринолин лучится
И смокингов приличная горчица
Вполне довольна и дурна собой.
И что здесь ни реально -- все обманно,
Особенно две юные сестры,
Чьи очи томны, каблучки ж -- быстры,
Чьи мысли... даль свободного романа...
Их не прочесть глазам, сколь ни остры -
Ну, словом, все прозрачно, все туманно.
Но вот из зазеркального тумана:
-- Он, словно Ленский, пешкой взял ладью, -
-- И что, свою? -- Нет, кажется, мою... -
-- Мы, верно, все тут опились дурмана!
Бурля, как переполненная ванна,
Он вплескивает нам свою струю,
И с ним душевный наш покой адью, -
Ведь это происходит постоянно! -
-- Конечно, милая, тебе желанно,
Чтоб гость наш, по возможности, был здесь,
Когда он тут... частично и не весь... -
-- Ты скажешь, что к нему я не гуманна? -
Вступаю в разговор, откинув спесь:
Взгляните вверх, не будет ли вам странно?
Там, в вышине -- пусть вам не будет странно, -
Над нами нет лепного потолка,
Но ферма, и кругла, и далека,
В пролетах держит купол невозбранно.
И свет ее мерцает непрестанно
На столике, как лампа ночника, -
У Рики есть прелестная рука,
У Леры -- лоб, лучистый окаянно.
И если в пальцах тех стакан пустой
Блестит алмазом осиянных граней,
Протертых тряпкой, чистой, но простой, -
И если светлый лоб тот средь гераней
Задумчиво взойдет над пустотой, -
Впиваю звездный свет тогда душой.
* * *
Дитя и муж с младенческой душой
Проходят вдоль чугунного плетенья
По снегу, убелившему растенья,
У ног и за оградою резной.
Они невнятны, и тому виной
Отсутствие в лице их средостенья
Меж светом и несветом и смятенья
Блестящих трав под белою шугой.
Их речь расплывчата, как текст Корана, -
Должно быть, потому, что чуть слышна,
Хотя пространство ей и невозбранно.
То незвучна, то смысла лишена,
То неуверена в себе, она
Близ них, и в лунном свете ей не странно.
Там, в вышине, пусть вам не будет странно, -
Стоит, застыв, готический покой,
Построенный властительной рукой,
И основанье храма восьмигранно.
Еще скорее поздно, нежли рано,
И мгла неодолимою рекой
Течет по дну унылой мастерской,
Сводя обломки вниз стрелой тарана.
Вот крикнуто из тени ямщика,
Вот подано фиакр, вот внутрь впрыгнуто,
Вот ванькой почесато с облучка.
Вот смолкнуто, вот лошадь смыкануто,
Вот тронуто и вскоре утонуто
Во мгле, как бы натекшей с потолка.
-- Все данные взяты не с потолка -
В них кровь и пот промышленных рабочих,
Пора отбросить мысль о нуждах прочих
И действовать, бунтуя мужика.
Пора за дело браться нам, пока
Российский царь на Гатчине иль в Сочах,
В ЦК колеблются, пойдем опрочь их,
В столицах нехватает костерка. -
-- Отец, мы действуем наверняка? -
Воскликнул сын во власти пароксизма. -
За нами нет ни одного полка!
Есть множество сторонников марксизма,
Но в духе пролетарского расизма,
Царь близко, а Женева далека! -
Тут мысль их стала снова далека
