Но в остальном -- на всем была печать
Высоких дум, особенно в печати.
Полезли дореформенные яти,
Гонимые из книг лет сорок пять, -
На рифмах что-нибудь "сопя -- дай пять",
Отысканных в цветаевском халате.
Как и сулил каркасовый прогресс,
Под звуки спортдворцовой исполати
Полез и первый ящер на полати,
Нелепый, но двужильный, ростом с ГЭС,
И птеродактиль припорхал с небес -
Ведь не летать же впрямь -- в аэростате!
И впрямь -- ни слова об азростате!
Зато отличные слова: рекорд,
Стриптиз, секвойя, МАЗ, аэропорт -
Глаз будоражат, как киста в простате,
И будят мысль -- ах, только б не отстати,
С экранов что ни девушка -- то черт,
С любимых нами уст: аванс, аборт -
Все взрыто, пересмотрены все стати.
Так нашим Сэлинджерам на краю
Во ржи, должно быть мнилась, либо снилась
Реальность, но действительность явилась
Отнюдь не дивой в эту толчею,
Сказав: Друзья, я вами утомилась,
Довольно ползать в угольном раю! -
-- Где? -- В вами не оплаченном раю! -
И ледниковым холодком пахнула,
И лиственную мишуру свернула,
И смоквам спела: Баюшки-баю.
Тут вправе вы сказать: Постой, мусью,
Литература мол -- не черт из стула,
Мол хмарь литературу и не гнула,
Напротив -- сыграно почти вничью.
Имеются и пирровы победы,
О них свидетельствуют интервью,
Загранпоездки, матчиши, обеды. -
Вы правы. Ведь обедаю, жую
Еще мой хлеб, исчисливший все беды,
На лодке у Мальстрема на краю.
О, лодка у Мальстрема на краю -
Одна метафора -- ну что ж, согласен,
Мальстрем покамест тих и безопасен,
И я мой хлеб, действительно, жую.
Однако, нас ввели за солею
И убедили, что порыв прекрасен
Стать доминантой, он один всечасен,
А в остальном мы гоним шемаю.
Что все печали об усопшем брате,
Все выходы в гражданственность и за
Гражданственность, все вздохи о набате, -
Простите, это только пыль в глаза,
Чтоб, в счет того бубнового туза,
Не дрогнув мускулом, стоять в закате.
Литература обществ в предзакате
Прекрасна -- мы заслуживаем той,
Но будем веселить свой глаз тюфтой,
Дабы не показать, что мы на скате.
Мы не мостим литературной гати,
Отнюдь, но с инфантильной простотой,
Рассчитанной, а вовсе не святой,
Глядим бурлючно, барыней на вате.
И нам поэзия -- ни в зуб ногой!
Поэзия в самой себе есть дело,
И ей же ей -- ей вовсе мало дела
До тех, кто пишет в месяц час-другой,
Кто мечется по стройкам обалдело
Иль мчится за белугой с острогой.
Стило не равенствует с острогой,
И пишущий в просодии поэтом
Является не более при этом,
Чем камешек возвышенной лузгой.
Климации тропически благой
Обязанный приростом и расцветом,
Мог ли судить наш ящер по приметам,
Что Север разочтет его пургой?
Вот вам ответ: не мог судить нормально,
Поскольку ящер наш не сноб -- дурак
И, в вихре чувствий и скандальных драк,
И сам он полагает, что скандально
Искать в просодии укрытья, так
Как это значит жить асоциально.
Ну что ж? А мы живем асоциально,
Почти вне времени и вне пространств,
Себя избавив от непостоянств
Погоды, воспитуемой журнально.
И право -- действуем не машинально -
Без громких выпадов и тихих пьянств,
Без панибратств, короче -- без жеманств,
Не приспособившись, а изначально.
Ну мы -- не мы, а просто я -- изгой
От ваших брашн -- весь скупость и вторичность,
С температурой тела -- но другой,
Не пляшущей -- простите околичность! -
То ль единичность, то ли просто личность -
И это нам позволят век-другой.
Продлилось бы такое год-другой, -
Я говорил весной 56-го -
В конце десятилетия второго,
Готовясь к жизни взрослой и другой.
Но стоило мне в августе ногой
Ступить на рижские брусчатки -- снова
Я вспомнил ширь Воронежа родного,
Поросшую серебряной кугой.
Ах, как нескладно вспомнил и печально -
Водимый отупляющей муштрой,
Но с мыслью, мыслью -- там, безбрежно дально.
И рассыпался, словно навий, строй
Моей почти невинною игрой,
Награвированной в мечтах наскально.
Где вы, мои мечты, резцом наскально
Награвированные в те года?
Им не увидеть света никогда:
Они погибли, как пришли -- скрижально.
Неподневольный беготне, дневально
Я вел их -- редко, но в ночи всегда,
Покуда не пришла водой беда -
От жуковщины, лазавшей журнально.
