Буханочки и слышит долгий скрежет
В огромной миске ложкою большой,
-- Ну вот и умник. Совладал с лапшой. -
Тут сытость ненадолго нас занежит,
Обезоружит и обезодежит -
И можно лечь и отдохнуть душой.
И чуткая душа завнемлет чуду
Строки о том, как дева шла в лесах,
Неся дитя в сомлеющих руках,
Презревши тернии пути, простуду
(И холод одиночества и страх),
И я, прослушав, верно, плакать буду.
Пусть льются слезы -- вытирать не буду.
Я не один. Я сыт. Мне нет забот.
Я не любви несчастной жалкий плод,
Но плод любви счастливой, равной чуду.
Но уподоблюсь хрупкому сосуду,
Вместилищу чужих скорбей, невзгод,
Нашедших в плаче и мольбе исход,
И тихими слезами боль избуду.
Боль счастья, боль несчастья -- Боже мой,
Ведь это все одно -- святые слезы.
И скажет мне отец: Иду домой, -
Из дома исходя, где кинул розы,
В мир, где кисель и танки, и обозы,
Куда -- позволит ли? -- взойду душой.
Когда позволит он -- взойду душой
В тот мир, огнем и муками крещенный,
Где с кипятком в жестянке, просветленный,
Стоит он -- неубитый, молодой,
Где я лежу с разбитой головой
Все в том же детсаду, прокирпиченный
За нежность. Нежность к женщине, смущенной
От счастья, но какой же молодой!
Меня хлобыстнули, как бьют посуду,
Взяв прежде слово, что не донесу.
Но я завлек палачскую паскуду
В какой-то низ с решеткой навесу,
И... перестали ковырять в носу -
Все ради вас, кого ищу повсюду!
Все ради вас, кого ищу повсюду,
Я шел и в баню, в этот душный плен.
-- Там с Неточкою будет и НН, -
Мне говорила мать. -- О, буду, буду! -
В кипящий пар, в гремящую посуду
Мы попадали с ней -- лоск спин, колен.
-- Ребенок взросл! -- Да он еще зелен. -
Я проникал нахрапом в их запруду.
Подобно негорбатому верблюду,
Не знавшему об игольных ушах,
Я с холода летел на всех парах
В компанию совсем иному люду -
Как дух, что, кинув тело впопыхах,
Мчит встречь сиянью, зуммерному гуду.
Кто встречь сиянью, зуммерному гуду,
Покинув тела надоевший плен,
Вступал в Эдем, тот знает, что со стен
В туман там сороковка светит всюду.
На каменных полках он зрит посуду,
И совершенно необыкновен
В его очах блеск кипятков и пен -
И всякий раз обвал воды по пуду.
И там, под сороковкою одной,
В сообществе влажноволосой дамы,
Он, Бог даст, и увидит пред собой
Очьми, что видеть прошлое упрямы,
Ту деву, что когда-то подле мамы -
Прочь отошла, не сокрушась душой.
* * *
Не знаю, что вдруг сделалось с душой
Второго пятилетья на пороге,
Когда растут вещественные ноги,
А за спиной незримых крылий бой.
Когда то и другое за собой
Тебя таскает: ноги на уроки,
А крылья -- прочь от скуки, и в итоге
У ног случается нередко сбой.
И там, и сям встречаешь ты повсюду,
Махнув рукой на мерзостный звонок,
Владельцев крылий и служивцев ног -
Подвластных зуду, подотчетных блуду, -
Летящих -- кто на пасмурный урок,
Кто встречь сиянью, зуммерному гуду.
Ах, встречь сиянью, зуммерному гуду,
Читатель милый! Все слепит -- но встречь!
Прикажут нам с уроков не потечь,
Где и язык, и чувства -- по талмуду?
Где по приветствию, как по прелюду,
Глаголом сердце норовят припечь,
Где над задачником себя увечь
И различай с абсциссой амплитуду?
Кто этот тип, что над столом согбен?
Что ждать его, пока оттрафаретит:
Итак, вопрос понятен... а ответит...
Беги секиры, мальчик, встань с колен:
Твой кат стоящего не заприметит,
Покинем тела надоевший плен!
По правде декорирован твой плен,
Но реализм мазка чуть-чуть безвкусен:
Художник правды чересчур искусен,
Излишней смелостью слегка растлен.
Вот и фальшив отличник-феномен,
И двоечник, с мерцаньем нежных бусин,
Так натурально нагл, что просто гнусен,
Ввиду того, что выведен без ген.
-- Итак, чем характерен миоцен -
Расскажет нам... Жидков! -- вот гниль, не правда ль?
Читатель, встанем чтоб уйти, пора в даль!
-- Жидков к доске... Напишем многочлен... -
Ах, прочь от стен, завешенных с утра, в даль!
Кто зрел Эдем, тот знает -- что со стен!
Совсем по правде местности со стен
И личный лик учителя в ухмылке,
И четкие смышленые затылки
Не выдадут пространства легкий крен.
В окне торчит нелживый цикламен,
Не лгут на шее девочки прожилки,
