И бритвенные лезвия суют,
Вернусь -- меня на сына наущают,
Но я молчу -- до мелочей ли тут.
Все это им с лихвою отольется,
Как только из окопов муж вернется.
Копаем огороды во дворе
И садим огурцы, укроп, редиску,
Судом грозим несчастной детворе
Чтоб не подвергнуться блатному риску.
Мы чалим воду из ручья в ведре.
И вдруг редиска всходит, то-то писку!
Но налетает тучка: дождик, град,
И смыт в канаву весь зеленоград!
Где чернозем! В земле одни промойки -
И только мой почти не пострадал -
Он на отшибе, около помойки -
Таков итог всех тех, кто страдовал,
Но огородари, известно, стойки -
Опять копателей и поливал
Полно торчащих в зеленях на грядах,
Их парит дождь, жжет полдень, сечет град их.
* * *
25 июня 1942
Зачем он все не шлет мне аттестат?
Ведь деньги телеграфным переводом
Идут по месяцу, не числя трат,
Но мучаюсь не только обзаводом,
А тем, что и к столовой не крепят.
Но пусть, как шло, идет все своим ходом,
И больше я о том не напишу -
Авось без аттестата продышу.
* * *
24 июля 1942
Что до ребенка нашего -- его мир
Растет и аттестации не ждет.
Когда мы ждем трамвая -- скажет номер
И непременно в точку попадет.
Он пишет буквы -- влево колесом "р",
В нем зренье рука об руку идет
С хорошей памятью, что мне, обратно,
И памятно в себе, и в нем приятно.
Он дома не блудит, а так сидит,
Не трогая продуктов, образцово.
В столовой же за кассою сидит
Знакомая Галина Ф. Клещева,
С ее Нинуськой мать моя сидит-
И нам с того компотно да борщево.
Поев борща, поговорив с самой,
Мы в полдень отправляемся домой.
* * *
5 сентября 1942
Не сетуйте на то, что пишем редко,
Да ведь и Вы не щедры на слова.
Уехала последняя соседка,
От радости ни мертва, ни жива,
А наш приход -- несчастьице да бедка,
От дум вот-вот опухнет голова,
И рада бы не думать ни о чем я,
Но думы на душе лежат, что комья.
Все говорят, что следует и мне
Теперь в Москву податься со своими -
Как бы по вызову и наравне,
И тянет ехать... но не ехать с ними...
И я запуталась наедине
С собою и несчастьями своими.
Решила так остаться, как живу,
И по течению одна плыву.
Душа вся выболела. Тоска тиснет
И день, и ночь и ноет, и стучит.
Да временами и ребенок киснет;
Играет днем, а по ночам кричит
И головой в жару с подушки виснет,
А камфоры пущу ему -- молчит,
А час спустя опять тихонько молит:
"Пусти мне камфору!" -- боль в ушке долит.
* * *
18 октября 1942
Последнее и прежних два письма
С советами о выезде буквально
Меня сводили и свели с ума -
Как ехать мне одной да и так дально?
Риск чересчур велик, и я сама
Поехать не решусь, как ни печально -
Нужны продукты, ведь всего верней
Проедем месяц, а не пять-шесть дней.
Но Вы иначе пишете в открытке,
Свалившейся теперь на нас, как снег -
И я тотчас же собрала пожитки
И жду: когда прибудет человек -
Ведь, выехав, не будем же в убытке,
Сюда ведь ехали мы не на век?
А жить где есть там -- будем не под небом.
Но как потом с пропискою и хлебом?
А Вы не пишете о том, но вот
Как раз сейчас пришло письмо от Вали,
И я все поняла! В ближайший год
Мы бы теперь в совхозе страдовали,
И это замечательно. Ну вот.
Да и родители мне покивали.
От неожиданных вестей едва
Не побежала кругом голова.
И нынче ж с удовольствием, с подъемом
Я собрала монатки, здесь страшно
Остаться нам. Но что с Вашим знакомым?
А он не подведет? Ну, все равно -
Там видно будет... Может уж давно, мам,
Он приходил? Ведь послана давно
Открытка эта... Не заставши, мама,
Не мог он позже не вернуться к нам, а?
* * *
23 октября 1942
Пять дней сидим с Антошей на узлах,
Багаж весьма громоздким получился:
Два места жизненных нужнейших благ,
В одном -- постель, баул бельем набился,
Две сумки продуктовые -- итак
Всего шесть мест, но нужно чтоб явился
За нами человек и... напослед
Приходится не взять велосипед.
Антон уж взрослый, он не станет клянчить,
Я думаю, он, пережив, поймет,
Что нам назад в Москву его не снянчить.
В каких же числах человек придет?
И долго ли еще нам позаранчить?
А то меня сомнение берет -
Не дома ль он давно, а так -- так мне бы
Пора в уборщицы пойти -- из хлеба.
* * *
27 октября 1942
