В таких условьях разу зимовала:
Днем вечно кутаюсь бывало в плед,
А ночью в глубине полуподвала
На стеклах расцветает бересклет
И воду в чайнике околдовало.
Жаль одного -- по стишии войны
Очистить будем комнатку должны.
И вновь в Никольском! И о стекла лбом бой!
И думаю -- в огне оно гори б
Или шарахни в эту дачу бомбой,
И расползись, как ядовитый гриб,
По швам она -- пускай бы с богом, с помпой, -
Как отлились бы слезы им мои б!
Нет, Вы меня не поняли: в Москву я
Не жажду снова -- не Москвой живу я.
А мыслью, что закончится война -
Куда мы денемся? Приткнемся где мы?
А то что нынче ж кончится она -
Не представляет для меня проблемы.
Силенка-то зело истощена
У нас и немцев. О ее конце мы
Куда подвинемся? Где ждать угла -
Тем боле, что после войны дела
С жильем и пищей станут много плоше,
Чем нынче -- вот что следует учесть.
Уже картошки нет и мяса тоже,
Есть молоко, да не про нашу честь -
По четвертному литр, да и дороже,
Раз в месяц керосин на складе есть,
И разливаю по тазам покуда -
Поскольку вышла вся стеклопосуда.
Как жаль, что Вы не шлете мне вещей:
Мужской пиджак без пуговиц на рынке
Весьма идет за семьдесят рублей,
Калоши старые -- в 60, ботинки
Коньковые с дырами от гвоздей -
За 80, то же по починке
Идет за двести -- ясно отчего -
Ведь в магазинах нету ничего -
Ни пудры нет, ни порошка зубного -
Молчу про нитки и одеколон,
За мылом очереди с полшестого,
Пока не станет пегим небосклон,
И снова -- до восхода золотого
Красавца Феба, ну а нынче он
Сильнехонько натягивает вожжи
И появляется намного позже.
Вы пишете, чтоб избежать нытья,
А может, для цензурных умилений -
О прекращенье жалкого житья,
О временности черноты явлений.
Скажу Вам попросту: не верю я
В неясную возможность удивлений,
Поскольку за пять лет еще раз пять
Нас смогут в ящик пнуть или распять.
Кто может -- нас тут грабит понемногу,
Поскольку наш защитник на войне,
То сослуживцы, помоляся богу,
Отыгрываются с лихвой на мне,
Беря лихву за каждую подмогу,
И чрезвычайно нетверды в цене,
Когда с закупкой ездят четвергами.
И исчезают. Навсегда. С деньгами.
* * *
29 апреля 1942
Все реже голосок он подает,
Все чаще со складной скамейкой бьется -
И чудо сколько радости дает
Ему скамейка! Мигом соберется -
Мигом разложится. Сколько хлопот!
Их двадцать штук досчатого народца
Всего-то было в кассовом плену,
А взяли мы за десять р. одну,
Последнюю -- и ликовали много.
Во-первых, высидели длинный хвост
За постным маслом и купили много,
А во-вторых, мы заключили пост
Покупкой ливера, да и дорога
Потом вела домой при свете звезд -
Веселым добродушием долимы,
С тремя покупками домой брели мы.
* * *
21 мая 1942
У мамы до сих пор болит нога -
Все началось с пустячного ушиба,
Хирург на днях сказала, что цинга
И витамины были хороши ба,
И я тотчас ударилась в бега -
В бега за квашеной капустой -- ибо
Прекрасный овощ, а не суррогат
И дивно витаминами богат.
И целых два достала килограмма
И до смерти обрадовала мать -
Я ей взяла и луку. Мама, мама!
Все думают отсюда уезжать -
Мужья давно в Москве! А мы упрямо
Решили здесь уж мужа дожидать -
Когда б мы так его не заждались бы,
То были счастливы и здесь всю жизнь бы.
Ведь вызова не шлют нам, хоть в Москве
Теперь, должно быть, много лишних комнат.
А как же Надя Д. и Капа В. -
Им вызов не пришлют? О них не помнят...
Как неприятно быть теперь вдове -
Как та ошпаренная кипятком, над
Квартирой Вашей. Далеко сошлют.
А муж убит. И вызова не шлют.
И нам вот славно было б жить всем вместе.
Что ж Павел? Возвращался бы скорей!
Сперва в Москву -- чтоб показаться в тресте -
Уж мы бы потерпели пять-шесть дней -
А после уж за нами -- вот бы чести!
Но мало что-то шлет он новостей.
Постыл, постыл мне этот город клятов -
Мне никогда не обойти Саратов,
Он вечно на моем пути стоит
Моей судьбой -- сейчас пишу, а рядом
Соседка с кем-то громко говорит,
Поворотясь ко мне изрядным задом
У примуса, а примусок шумит,
Но мне все льется в уши словопадом:
Когда же это кончится война,
Чтоб съехала скорее сатана.
Мириться с подселеньем не желают
И мальчику прохода не дают,
Уйду -- по голове его щелкают
