Смотри, коль так любезностью наперчен!
Засыплешься, уж не тяни меня!
Пусть уж тебя об лоб бутылка хватит,
А мне своих забот куда как хватит!
Читатель, ведь не ты, а я в четверг,
Слетая по перилам с кочерыжкой,
Каргу слепую с лестницы поверг
Со всей ее базарной мелочишкой,
Да так, что молоко взметнуло вверх.
Старуху сдунуло, как будто вспышкой,
И понесло, и хрястнуло об пол.
Я поднимать ее. "Постой, сокол!" -
Да хвать клешнею рачьей мне за полу,
Да живо как! Я только вскрикнул: "Ах!"
Она бодрехонько как прянет с полу,
Глаза разверзлись -- желтый блеск в глазах...
-- Вам, бабушка, куда? Мне нужно в школу!
У мамы -- печень! -- сам в слезах, в слезах!
Да вижу: пропасть! глаз-то как светится!
Я вырвался и мигом вниз катиться!
Ужасная старуха мчит за мной.
Ишь как в ней распрямилась поясница!
Ишь в зверьих зенках блеск какой шальной!
Я шпарю, как от коршуна синица,
И слышу дюжий топот за спиной -
В поту проснешься, ежели приснится -
Ей-богу, спинку прошибет поток!
Бегу и чую сзади топоток!
Метнулась ястребом, дверь заступила,
Раскинув руки, двинулась вся встречь!
Да чтоб те, стерве, в задницу вступило!
Я ну дрожать, да не об этом речь -
Я, выпучась, знай пячуся в стропила...
Здесь я хочу, читатель, остеречь -
Коль и тебе так выйдет мышеловка -
То знай, чтобы спастись, тут есть уловка:
Бросайся ведьме под ноги! Ничком!
Чтоб за тобой ей было не в угонку!
Я так и сделал. Порскнула сверчком
И подбородком вышибла филенку.
Раскрыла рот, и челюсть с ветерком
Со стуком грянула за мной вдогонку,
Ступеньками запрыгав по пятам...
Да разве хоть на миг останусь там!
Где был я, там меня уже не будет.
Глаза смежив, вы скажете: Он здесь!
Но как иной не точно все же судит,
Простор пред вами пуст -- я вышел весь,
Лишь легкое стремленье воздух будит,
Я таю как коллоидная взвесь -
Сгустился, кажется, почти прозначен -
Увы! -- пред вами горизонт прозрачен.
Как мог являться я, чтоб исчезать,
И падать с неба, где меня не ждали,
Как мог к себе всю дворню привязать,
Чтоб матери из-за меня страдали
И мне грозили уши оборвать,
И мне посулами надоедали,
И так их шум мне душу бередил,
Что я им по-мальчишески вредил.
Зачем, скажите, вы меня травили?
Зачем преследовали, с глаз гоня?
Собаку вашу сами отравили,
А маме наклепали на меня,
И были рады, а меня так били...
Мою сопатку всю искровеня...
Зачем чуть что не так -- меня искали,
Зачем друзей ко мне не выпускали?
Зачем им говорили, что я вор,
Что я шпана, -- я что ли обокрал вас?
Зато, бывало, чуть явлюсь во двор,
Какой холодный отороп всех брал вас,
Как вы меня не видели в упор -
Да знайте, я не меньше презирал вас,
Слыхали б у себя на канапе,
Как я пускал на бе вас и на пе!
Как вас крестили собственные дети
За скаредность, за трусость, за разбой!
Вы ощущали колкости ли эти
Своею половиною любой?
Вам этого не смыть при туалете!
А как сожитель ваш кидался в бой,
Рассвирепен, задерган иль раззужен!
Уж бросится... Нет, не ему я сужен.
-- Я, -- говорю, -- чахоточный. Вот тронь
Меня! Задень! Исхаркаюсь. Исчахну.
Иссохну. Изблююсь. Взойдет огонь
На щечки и покойничком запахну.
Иссякну кровушкою. Рассупонь
На мне рубашечку, не бось, не трахну,
Щас вздрогну, щас чихну, оденусь в струп,
И понесешь ты охладелый труп.
Не стану с вами я силенок мерить.
Вы скопом лезете, а я один.
Я ростом мал, а ты -- такая жередь.
Ты -- кто ты есть, а я простолюдин... -
Бью первым и не стану лицемерить.
До синих ссадин, до кровавых льдин.
Дерусь по-черному, дерусь кромешно.
Пусть терпит гад. И сам терплю, конечно.
Какая гадость эта жизнь в борьбе!
Родители -- какое это зелье!
Ни выходных, ни праздников тебе.
Сопатку разобьешь -- и все веселье!
В других дворах играют на трубе,
В твоем -- ни похорон, ни новоселья!
Когда тебе особенно тошно,
Вокруг тебя все давятся -- смешно!
Но есть ли трепетней увеселенья,
Чем выдумка, чем фразовая вязь
Для радости народонаселенья,
Когда, на общей кухне вдруг явясь,
Ты повергаешь в муку изумленья,
Смешишь и смешиваешь, не давясь,
И слушают, дивясь твоим рассказам,
Покамест не зайдет уж ум за разум.
Тут Тетушка воскликнет: Ну и ну! -
