Читатель, посмотри, как он смущен!
-- А что на Хлебном? -- Тетушка! -- Идти нам! -
Решаешь, алкоголем, наущен,
Но прежде чем в прихожую войти нам,
В дверь ломишься и долго, поглощен,
Рассматриваешь виды в круглой щели...
Антон меж тем давно бродил без цели
В Замоскворечье. Заболев тоской,
Как птица, правда, вольный, словно птица,-
В волненье духа стал он над рекой,
Печально объявляя утопиться.
Кладет одежду и плывет Москвой,
Но не располагает торопиться
С уходом в завидное никуда
Холодная, блестящая вода.
Он вновь, дрожа, является на берег
В расплывчатую сферу фонаря,
Штаны напяливает без истерик,
Себя за нерешительность презря
И лязгая зубами, как холерик,
И Хлебный набирает. И не зря -
Там Тетушка, и родственнички, чтоб им! -
На шабаш собрались бесовским скопом.
Вошел и видит -- на него в упор
Воткнулись немигачие гляделки,
Что душ тут -- целый Пятницкого хор,
Ну точно -- ведьминские посиделки -
Во-первых, с Хомутовского весь двор,
Вся, во-вторых, квартира -- не безделки!
И только дверь еще открыл он -- вдруг
Из ассамблеи прянул трубный звук.
-- Явился, -- говорят, -- не запылился! -
Он растерялся. Он застыл в дверях.
Зачем не утонул, не застрелился?
Зачем не выпал в окна в фонарях?
Не взрезал вен, отравой не налился?
Избавился бы вмиг от передряг.
Теперь вот стой пред них среди собора,
Как вошь на стеклышке микроприбора.
И он стоит, бесчувствен, охлажден,
Безропотен, безнравствен, безнадежен.
И вдруг далекий голос слышит он,
Что восхищает, и глубок, и нежен, -
Тот звук был Стешенькою воскрылен.
И замер он, послушен, пусть мятежен,
Горней мелодии. О чистый тон!
"Сначала будет выслушан Антон!"
-- Пусть говорит! -- Кто знал, что этот нумер... -
Он начал и осекся. -- ... я не знал! -
Родился звук в груди его и умер,
Как зуммера прерывистый сигнал,
А впрочем, что там -- телефонный зуммер!
-- Да знаешь ты, что в том весь криминал,-
Сказал А.И. -- Звонками беспокоить! -
А Фрак добавил: "Криминал! И то ить!"
-- Да ты хоть узвонись! -- сказал А.И.
С физиономией бордово строгой. -
Остервени все прочие слои,
Но знаешь, брат, Кремля, тово, не трогай!
Не то все эти шуточки твои
Тебя такою повлекут дорогой,
Что... -- он махнул в отчаяньи рукой, -
Что... -- и опять махнул он ей в другой.
А Фрак добавил: "Да уж повлекли уж!"
И санный мастер молвил: "Привлекут!"
А Тетушка сказала: "Привлекли уж!
Устроили ну форменный ну суд -
Уж прям на дыбу уж поволокли уж -
Такую околесицу несут -
Всей этой вашей сессией иль радой,
Что прям за косяки держись -- не падай!"
Солоха вынула чертополох
С предлинной цветоножкой из-за уха
И молвила: "Пустой переполох!
И на старуху может быть проруха.
Я лично вижу для себя предлог
Чтоб кой-кому о нем шепнуть на ухо,
И утром завтра без обиняков
О нем с трибуны скажет Маленков.
Все мигом приутихли от такого
И высыпали в общий коридор.
Звоним туда, но нету Маленкова.
Солоху вовсе разобрал задор.
Она, промолвив: "Дело пустяково!", -
Давай звонить -- да все как на подбор:
"Лаврентий? Берия? Хрущев? Никита?"
Однако же кругом все волокита.
Тот болен, тот и вовсе не в духах,
У Кагановича на шее внуки,
У Эренбурга нет стопы в стихах,
У Молотова родовые муки.
Она звонить в союзы впопыхах.
Фадеев огорчился: "Это штуки...
Я, Санечка, советовал бы вам..."
И что советовать не знает сам.
Солоха трубку в стену: "Трусят черти!"
-- Как, трусят? -- Да и как не быть грешку!
Верховным все напуганы до смерти,
Оно понятно: рыльце-то в пушку...-
Но тут пошли такие круговерти,
Так сильно заломило всем башку,
Что даже кончилась глава. Ну, кстати ль?
Переходи уж и к другой, читатель!
ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ
В те незапамятные времена
Воздвигшийся в начале государства,
Над пропастью привставший в стремена -
Был человек ужасного коварства,
Чей ум был светел, а душа темна,
Обрекшая столь многих на мытарства,
Что и поныне говорят об нем:
Гори мол негасимым он огнем.
Однако ж, хоть всегда такое мненье,
По смерти гениального вождя,
Бродило средь народного мышленья,
Тоску на дух и ужас наводя,
В том власти не встречалось умаленья -
Напротив -- все границы перейдя
И как бы заново восстав из пепла,
