– Вот, послушай: «Поверь мне, я бы в тысячу раз охотнее погладил не ее, а твою ножку. Но она ни разу не приблизилась ко мне под столом и не спросила, люблю ли я тебя». Знаешь, о чем он говорит? О ногах[58].
– Дети еще не спят, – сказал я. – Они разговаривают. Кажется, они хорошо ладят.
Какое-то время Лиз молчала, затем закрыла книгу:
– Что ты собираешься делать дальше, Дэвид? Ты же не собираешься оставаться здесь? Если этот Бурый Дженкин убивает людей…
– Не беспокойся, – сказал я. – Я уже принял решение.
– Это меняет дело.
– Я принял твою критику близко к сердцу, если хочешь знать. Ты была права, я пускал все на самотек. Я уверен, что если соберусь с духом и буду принимать твердые решения, то постепенно стану все меньше думать о времени, проведенном с Джейн. Теперь я вижу, что это время осталось в прошлом, даже если я не принимаю никаких решений. Даже если лежу весь день в постели и абсолютно ничего не делаю.
– И что ты собираешься делать?
– Отвезу Дэнни и Чарити к моей матери в Хорли, потом вернусь и сожгу этот дом дотла.
Лиз изумленно уставилась на меня:
– Что ты сделаешь? Ты не сможешь это сделать!
– Смогу и сделаю. Этот дом охвачен бесовщиной или проклят. Называй как хочешь. Я не знаю, что замышляют молодой мистер Биллингс и Кезия Мэйсон. Не знаю, что представляет собой Бурый Дженкин или кто такой Мазуревич. Не знаю, что случилось со старым мистером Биллингсом, кроме того что его ударило молнией. Но все это место кишит призраками, тревожной возней и стонами. И бог знает чем еще. Теперь еще и Деннис Пикеринг мертв. Так что хватит, нужно положить этому конец.
– А если тебя поймают?
– Меня не поймают. Я даже не потеряю зарплату. Просто скажу, что от паяльной лампы загорелась оконная рама, а потом и весь дом. Боже всемогущий, давно кто-то должен был это сделать.
– Дэвид, этот дом имеет историческую ценность. Ты не можешь сжечь его.
– Живые люди гораздо важнее исторических памятников. И люди, которые должны быть мертвы, но продолжают жить… они тоже гораздо важнее исторических памятников.
Лиз положила книгу на одеяло и легла на подушку. С каждой минутой меня тянуло к ней все сильнее. Мне нравилась ее по-детски курносая мордашка, округлости ее тела. Ее чистый мыльный запах. Единственной загадкой для меня оставалось то, что она думает обо мне и почему осталась. Иногда она была замкнутой и нетерпимой. Иногда безжалостно критичной. Иногда забавной. Иногда страстной. Но всегда казалось, будто она смеется над шуткой, которую я до конца не понял. И будто занимается любовью в своем воображении, не разделяя со мною чувств. Она уже несколько раз делала мне минет. Как минимум пару раз, когда я спал. Всякий раз ее голова была повернута ко мне затылком, и она глотала мое семя, не проявляя ни страсти, ни эмоций, ни удовольствия.
– Подумай об этом завтра, – сказала она.
– Я много думал об этом, и сейчас уже завтра.
– А как же я?
– Я найду тебе жилье.
– А что будет с нами?
– Не знаю. Возможно, нам не стоит пока заглядывать вперед. Хочу сперва привести в порядок Фортифут-хаус.
Она повернулась и смотрела на меня не мигая. В радужной оболочке ее левого глаза я заметил оранжевое пятнышко.
– Я не совсем это имела в виду, когда говорила, что ты должен быть более решительным.
– Серьезные проблемы требуют серьезных решений.
– Хммм, – произнесла она и демонстративно повернулась ко мне спиной.
Я взял в руки ее книгу и стал читать вслух:
– «Однажды, чтобы сделать ему приятное, она решила показать ему свою грудь. При этом она краснела и испытывала сильнейшие внутренние терзания. Застенчиво расстегнула лифчик и продемонстрировала маленькие белые плоды, сокрытые под ним».
– Так и знала, что ты сразу откроешь на каком-то малопристойном месте, – глухо произнесла Лиз, уткнувшись в подушку.
Она повернулась ко мне. Оранжевое пятнышко в ее радужной оболочке мерцало, как огонек.
– Не принимай опрометчивых решений, Дэвид. Я беспокоюсь о тебе.
– Если беспокоишься, ты мне поможешь.
Мне приснилось, что я скользил, как воздушный змей, над пляжем. Море подо мной было черным и студенистым, больше похожим на патоку. Я понял, что вода такая густая из-за крабов. Их были миллионы, они копошились и ползали друг по другу. Над морем нависало небо цвета темной бронзы. Раскатистый звук гонга ударил мне в уши, едва не оглушив.
