«Как свободили Василия Юшкова из-за караула, тогда государыня послала меня с ведомостью о том к царице Прасковье Фёдоровне. Царица дала мне 1000 рублей, Юшков потом дал другую 1000 да сервиз серебряный в июле 1724 года с прошением: содержать его в протекции у государыни императрицы».
«Бывший архимандрит Троицкой Писарев просил доложить императрице об отдаче ему сундука; её величество указала архиерею Феодосию отдать архимандриту сундук, архимандрит дал мне (за это) 1000 рублей. Но потом, как эти деньги спросили в синод, то я их паки отдал. Кто же принёс мне грамотку от Писарева с обещанием дать мне 1500 рублей, если я возвращу ему на это время 1000, того не помню, и нигде никакого старания о том не прилагал, и отдал тому Писареву первые 1000 рублей, а больше ничего не бирывал. Интересовался ли в этом деле Макаров — не знаю, и от него о том деле не слыхал.
В нынешнюю бытность мою в Москве крестьянин села Тонинского Солеников просил меня, чтоб его по торгам и по богатству в посад не записывать; понеже он заводил игольный завод, купил к нему деревню и в магистрате подписался, что ничем не торговал. По указу государыни Солеников определён в стременные конюхи, и за то он подарил мне 400 рублей.
Яков Павлов, как взят ко двору в пажи, дал мне на именины часы. Я их продал.
Светлейший князь [Меншиков] прошлого лета подарил лошадь с убором.
Князь Василий Долгорукой дал парчу на верхний кафтан.
Александр Нарышкин — две кобылы на завод.
Архимандрит Троицкой Гавриил меня ни о чём не прашивал и ничем не даривал.
Малевинской просил меня по своему делу, чтоб доимки не править; но я по тому прошению ничего не делывал, ничего не бирывал, а что он обещал, того не помню.
Отяев просил меня в тяжбе его с Волковым; говорил я о том Ягужинскому. По цидулке своей. Отяев 100 червонных не давывал, только по старой дружбе подарил он мне двух собак да с ними охотника на время. А Павла Ивановича [Ягужинского] просил я о неоставлении Отяева, рекомендуя его только добрым человеком.
По мемориям о Брянчанинове, Войнове, о Василье Глебове ничего не делывал и они мне ничего не давывали.
Пётр Салтыков просил о деревнях, взятых у него ко дворцу. Но я ничего для него не производил; он меня не дарил, а дарил ли кого из моей фамилии, того не знаю.
О выморочных деревнях Мартемьянова по челобитной Камынина нигде не прашивал; колпак, да камзол тканый, да 1000 рублей с него не бирывал; взял только, хваля мастерство, кошелёк работы их домового ткача.
За архиерея Дашкова никого не прашивал; двух же чалых лошадей подарил он мне без всякого дела.
О Якове Павлове просил я государыню, чтоб отпустила его от двора сержантом, но за это я ни с отца Павлова, ни с него и с брата ничего не бирывал.
Лев Челищев подарил иноходца, чтоб исходатайствовать ему чин и заслуженное жалованье.
Денег моих лежачих ни в торгу, ни у кого нет, кроме того, что обретается в моём доме». Подписал: «De Monso».
Спросили подтверждения показаний только у одной царевны Прасковьи; потому ли, что взятка, данная ею душами и крестьянскими животами, была крупнее прочих, или по другим каким соображениям — неизвестно.
Смущённая царевна призвана была к государю; в его присутствии она должна была вывести своим крайне дурным почерком следующие слова: «Дала я Монцу деревну для того што всё в нём искали штобы добр...»
На последнем слове государь остановил Прасковью: достаточно было для суда и трёх слов, остальное царевна могла дополнить устно; притом же Петру, в его нетерпеливом желании завершить дело возможно скорее, было вовсе не до Прасковьи.
Привели между тем Балка. Его не мучили длинными вопросами; государь удовольствовался одним:
«Балакирев объявил, что вы всею фамилиею приходили к Монсу и со слезами просили его, чтобы он Столетова от себя бросил; буде же не бросит, то Столетов его укусит, и Монс может от него пропасть; а на те слова Монс отвечал: виселиц-то де много! Вы всею фамилиею к нему приходили ли, такие слова говорили ли, ответ от него был ли и для чего вы ему те слова говорили?»
«Такие слова говорил я со всей фамилией Монсу для того, что о Егоре сказывал адмирал [Фёдор Матвеевич Апраксин], у которого Егор прежде служил: «Егор-де бездельник, я им был недоволен и хотел его сбить со двора». Також Ягужинский говорил Монсу: «Брось Егора, он твоим именем много шалит, чего ты и не знаешь». «А я с фамилией, — продолжал Балк, — за Столетовым никакой не видали шалости, а говорили так со слов адмирала да Ягужинского; на что и ответил нам Монс: «Ежели Егор какую пакость сделает, то виселиц много!»
