И он действительно забыл ее с помощью охватившей его новой страсти. Но в то же самое время он трезво смотрел на свой будущйи брак.
«В союзе, заключенном на всю жизнь, — писал он в 1787 году, — не должна существовать страсть.
Если жена моя женщина необыкновенная, то она не даст мне счастья или я не узнаю самого себя.
Мне нужно существо послушное, которое я мог бы сделать счастливым и которое освежило бы и обновило мою жизнь».
Таким «послушным существом» стала Шарлотта фон Ленгефельд, с которой Шиллер познакомился в 1784 году, когда она вместе с сестрой и матерью приехала в Мангейм.
Тогда они виделись мельком, зато теперь, когда Шиллер вместе с товаришем стал вхож в их семью, она произвела на поэта яркое впечатление, он решил, что Шарлотта будет его женой.
«У нее, — описывала Шарлотту ее сестра, — была прелестная фигура и приятное лицо. Душевная доброта оживляла ее черты, а в глазах светились правда и невинность.
Натура ее, восприимчивая ко всему прекрасному и благородному как в жизни, так и в искусстве, дышала гармонией.
Она умела отлично рисовать и глубоко понимала природу. При более счастливых условиях она могла бы развить свой талант; свои возвышенные чувства она изливала в стихотворениях, из которых одно, написанное под влиянием нежной страсти, не лишено грации».
Судя по всему, это было именно то, в чем так нуждался Шиллер.
«Мне, — писал он по этому поводу приятелю, — необходим медиум, посредством которого я бы мог наслаждаться другими радостями.
Дружба, истина и красота еще сильнее подействуют на меня, когда семейная спокойная жизнь осчастливит меня и согреет.
До сих пор я скитался по свету, чуждый всем; все, к кому я был привязан, имели существа; более меня для них дорогие, а этим я не могу удовлетвориться — я жажду спокойной семейной жизни».
Однако на саму Шарлотта, находившуюся еще под впечатление несчастной любви, сам Шиллер не произвел никакого впечатления.
Понимая состояние несколько мелахоличной девушки, Шиллер не форсировал события.
Он был тактичен, вежлив и внимателен.
В конце концов, между молодыми людьми завязалась дружба. Настолько тесная, что покидавшая Веймар Шарлотта вручила Шиллеру альбом с просьбой вписывать в него стихи и попросила его приехать к ним летом в Рудолыцтадт.
«Надежда видеть вас, — писала она ему, — облегчает мне разлуку; приезжайте скорее, будьте здоровы и думайте обо мне. Я бы желала, чтобы это случалось чаще».
Несложной догадаться, что за этой дружбой крылось уже нечто большее.
Шиллер поспешил на зов и поселился рядом с домом любимой.
Для него началась самая настоящая идиллия, и после стольких лет погони за постоянно ускользавшим от него счастьем, он обрел желанный покой.
Каждый вечер он приходил к сестрам и беседовал с ними обо всем на свете.
«Когда мы, — рассказывала сестра Шарлотты, Каролина, — видели его, приближавшегося к нам, освещенного вечерней зарей, перед нами раскрывалась как бы светлая идеальная жизнь.
Разговор Шиллера был серьезен, полон ума, в нем отражалась вся его открытая, чистая душа; слушая его, казалось, что ходишь между небесными звездами и земными цветами.
Мы воображали себя счастливыми существами, отрешившимися от всех земных уз и в свободной эфирной стихии наслаждающимися полнейшим блаженством.
Шиллер читал нам вечером „Одиссею“, и нам казалось, что около нас журчал новый жизненный источник».
По просбе сестер поэт перевел их любимые места на немецкий язык.
В результет появилась знаменитая трагедия Еврипида «Ифигения в Авлиде» на немецком языке.
В доме сестер Ленгефельд Шиллер впервые познакомился с Гёте.
Но и на этот раз висевший над Шиллером рок преградил ему все пути к счастью, поскольку совершенно неожиданно для себя Шиллер влюбился в Каролину.
Говоря откровенно, пылкая и темпераментная, она во многих отношениях превосходила меланхоличную Лотту.
Положение осложнялось тем, что долгое время Шиллер не выделял никого из сестер и выражал им обеим свои чувства в одинаковой форме.
«О, моя дорогая Каролина! Моя дорогая Лотта! — писал он сестрам 10 сентября 1789 года, — Все изменилось вокруг меня с тех пор, как образ ваш сопровождает каждый шаг моей жизни.
