Сыграл свою роль и тот страх, который она испытвала за своих сыновей, на которых злопамятный герцог мог выместить свой гнев.
Она пропросила Шиллера покинуть Бауэрбах, чем очень сильно огорчила поэта.
И кто знает, как пошла бы его жизнь, если бы фрау Вольцоген не опомнилась и не попросила бы Шиллера вернуться.
Во время этого второго пребывания в Бауэрбахе Шиллер окончательно влюбился в Шарлотту.
Однако та осталась совершенно равнодушной к пылкому поэту, поскольку любила ученика академии.
Испугалась совершенно неожиданных для нее страстных проявлений чувств и мамаша и снова попросила Шиллера уехать.
Опечаленный поэт уехал в Мангейм.
«Тихие радости семейной жизни, — писал он через год матери своей возлюбленной, — придали бы бодрости моим занятиям, очистили бы мою душу от диких привычек.
О, если бы я нашел девушку, которая была бы дорога моему сердцу, или если бы я мог назваться вашим сыном! Богата ваша Лотта не будет, но счастлива.
Мне страшно за мою безумную надежду, но я надеюсь, моя дорогая, что вы простите мне мой глупый каприз».
На этом любовь закончилась.
Сама Шарлотта закончила свою жизнь тргически.
Ее роман с курсантом кончился ничем, а замужество стоило ей жизни, так как она умерла от первых родов.
Шиллер долго восстнавливался после несчастной любви.
В конце концов, он обрел новое отечество, друзей и славу и был автором знаменитого «Дон Карлоса».
Конечно, он по-прежнему мечтал о любви и, в конце концов, встретил ее в лице замечательной девушки, оставившей глубокий след в его жизни и творчестве.
Шарлотта Маршальк фон Кальб прожила бурную молодость.
Правильного воспитания она не получила, но недостаток этот искупался природным умом и богатым воображением.
Она много читала и ко времени знакомства с Шиллером успела познакомиться с произведениями Вольтера, Руссо, Шекспира, Клопштока и Виланда.
Хорошо она знала Библию и Коран.
Несчастный брак и жажда любви толкали ее на поиски собственного счастья.
Шарлотта не была красавицей, но обладала удивительным шармом, и далеко не случайно Жано Порль говорил в 1796 году, что у нее «два великих достоинства: большие глаза, каких я никогда не видал, и великая душа».
«Она, — писал он, — так же хорошо говорит, как хорошо пишет Гердер в своих письмах о гуманизме.
Она полна даже лицом, и если поднимет свои почти постоянно опущенные глаза, то это походит на то, как луна то выглянет из облаков, то снова спрячется в них».
Шиллер познакомился Шарлоттой в Мангейме, куда она приехала с мужем.
Она сразу же обратила внимание страстные взгляды поэта и поддалась влиянию поэтической личности Шиллера.
«В цвете лет, — вспоминала она, — все существо Шиллера отличалось богатым разнообразием; его глаза блистали юношеским мужеством; гордая осанка, глубокая мысль, смелое и неожиданное суждение — все поражало в нем.
Он слушал меня с вниманием и сочувствовал моим идеям. Несколько времени оставался он у меня, потом взял шляпу и сказал: „Мне пора в театр“.
После уж я узнала, что в этот вечер шла его пьеса „Коварство и любовь“ и он просил актеров не упоминать имени „Кальб“ (одно из действующих лиц в этой пьесе).
Вскоре он возвратился веселый; радость сверкала в его глазах. Не стесняясь, говорил он откровенно, с чувством, с сознанием, мысль следовала за мыслью, речь его лилась свободно, как речь пророка.
В продолжение разговора он увлекался, и это увлечение отличалось какой-то женственностью: его взор горел страстью.
В то время эта жизнь только что расцветала, теперь же она мертва».
Начало сближению было положено, вся беда была в том, что у Шиллера в то время оказалось несколько пассий, из которых выделялись актриса, исполнявшая роль Амалии в «Разбойниках», и красавица Маргарита Шван, любившая искусство и литературу.
Шиллер отдавал предпочтение Маргарите и собирался на ней жениться.
Впрочем, он был не прочь жениться и на Шарлотте.
В конце концов, поэт настолько запутался в своих чувствах, что уехал из Мангейма в Лейпциг.
— Мое сердце, — не без патетики говорил Шиллер, прощаясь с Шарлоттой, — зажглось от вашего чистого пламени, вы одушевили и успокоили меня. Родство наших душ указывает на высшую гармонию. Я знаю только одно, что мы живем во цвете юности, которая служит объяснением наших пламенных сердец. Но я верю, что ты не погасишь этого пламени. С самых ранних лет моя мысль покрылась мрачным покровом, моя душа познала страдание, но я услышал тебя, твоя мысль отвечала моей. Наши души, как огонь и поток, слились воедино. Я полюбил тебя и был бы всегда твоим, если бы у меня достаю мужества для этой любви. Но пускай мое сердце не знает этой страсти, которая меня восхищает и страшит…
