Вот такая вот жестокая дребедень происходит в романах Томской. И какая-то видимость правды тут, несмотря ни на что, есть. Да, Он не пришел, и Она связалась с кем-то другим, отчего Он и Она зачеркивают любовь и напрочь изменяют всю последующую жизнь. Так бывает – и бывает на каждом шагу. Только вот Томская (тьфу, что за псевдоним!) не берет в расчет ни чувства вины, ни стыда, ни унижения, ни горечи. Не назло Она идет с другим, а идет просто так, не предчувствуя беды, и попадается неожиданно, когда поздно бежать. А это гораздо унизительнее. И если ты сумеешь написать об этом унижении, то в писании этом будет хоть утилитарный, но смысл: не ходите девки в лес, да еще в обиде, да еще с кем попало. То какой здравый смысл может быть в тексте, испещренном словами: золотистый, серебристый, фигурка, изящно, грациозно и пышно?
Все эти макулатурные писания были самопародией, только вот длинноваты для этого жанра, всю бумагу пожрали. И публика это читает? Такая дура? И молчит?
Ну жаловаться, положим, сейчас некуда. А то, что читают... у нас все читают И Ивана Шевцова читали, и Кочетова читали. Что печатают, то люди и читают. Опять же подростки на клубничку падки.
Мой друг Гусаров называет эти писания «дрочилками». Точнее не скажешь. А раз читают, то наделаем такой литературы на века, выполним и перевыполним. Догоним и перегоним. Жахнем всеобщей безграмотностью по всеобщей грамотности – ничего в живых не останется. Жизнь должна быть простой, и культура должна быть утилитарной.
Яна уже давно увезла в школу Кирюшу и собиралась заехать в универсам за продуктами. Список составляли мы вместе. Я приучила ее отовариваться и на оптовом рынке. Соусы, пряности, консервы, если есть деньги и закупать их хоть малым оптом, обойдутся гораздо дешевле. Как и овощи.
– Вы такая опытная в хозяйстве, – говорила Яна, – уж этого-то я о вас никогда не могла подумать.
– Поголодаешь – поймешь. Но я не была достаточно богата, чтобы покупать оптом. Из-за этого я, нищая, за все платила двойную цену. Ты-то небось понимаешь, что Виктор не новый русский, он привык жить на копейки, а потому и мы будем экономить. Пусть в этот раз мы закупили всего в немыслимом количестве, зато потом месяц-два будем покупать только хлеб, мясо и овощи.
Я даже заставила Яну вести книгу расходов, чего сама никогда не делала. И вот через несколько недель подсчетов мы узнали, что тратим гораздо меньше. И хлопот гораздо меньше. Нам не надо бегать по ночнушкам и закупать все втридорога.
Иногда я слышала по телефону, как Яна объясняла наш способ ведения хозяйства подругам.
– Дуры несусветные, – говорила она. – В этом они увидели только способ утаивать деньги от мужей. А знали бы вы, на что они тратят деньги!
– Ну и на что?
– На носовой платок от «Диора» и на шнурки от «Нины Риччи».
Мы хохотали, довольные друг другом и своей хозяйственной сметкой.
Итак, Яна уехала и должна была уже вернуться, когда я только соизволила встать после своих ночных трудов. Вымылась, почистила зубы, сняла банный халат и надела домашнее платье.
Яна, как и я, не переносила халатов и носила дома либо легкие леггинсы, либо юбки с кофтами или платья. Некоторые из домашних платьев были так хороши, что я предпочитала быть застигнутой гостями именно в домашнем платье и сожалела, что в нем нельзя пойти на какую-либо тусовку.
На этот раз Яна ворвалась ко мне на кухню, Кое-как побросав в прихожей сапоги, шубу и покупки. Я сразу поняла почему – в руках у нее был пакет, белый пакет.
Я видела, что она, как собака, взявшая след, терпеть уже не может.
Конечно же, я тоже была заинтересована не меньше, а потому кое-как взломала конверт.
"И вот мы опять в Анд оме. Мчимся на всех парусах, потому что произошло такое! Многое произошло. Ну, скажем, так, чуть ли не попали в лапы новым хозяевам России. Были под дулом пистолета.
Случилось это уже в сумерках, и мы искали, где пришвартоваться. Онега – озеро узкое, но берега у него очень разные. Можно причалить к такой дряни и так, что даже в кусты по нужде не сбегаешь. Следы деятельности человека, марсианские пейзажи, в которых могут жить только роботы и кикиморы.
