М у с я (налила ему коньяк в рюмку). Одной больше, одной меньше…
А д м и н и с т р а т о р. Да, да…
М у с я (вздохнула). Не с квартиры бы вам начинать, Михаил Минаевич… не с того конца…
А д м и н и с т р а т о р. Да, да…
М у с я. Ну вот, заладили!.. Вы бы сами у нее спросили.
А д м и н и с т р а т о р. У кого?
М у с я. У Люськи.
А д м и н и с т р а т о р. О чем?..
М у с я (махнула рукой). Какой из вас ухажер, Михаил Минаевич… смех один сквозь слезы!..
А д м и н и с т р а т о р. Да, да…
Муся налила себе коньяку, чокнулась с его пустой рюмкой.
М у с я. Вот выпью, наберусь храбрости…
Сверху спустилась Л о с е в а.
(Лосевой.) Кофейку, Ирина Александровна?
Л о с е в а. Нет. Они все — там?
А д м и н и с т р а т о р (ей). Консилиум идет.
Лосева села за столик.
(Мусе.) Людмила — ладно, а — вы?..
Сверху спустилась М е н ш и к о в а, подошла к телефону.
М е н ш и к о в а (про себя). Позвонить…
К ней подошел администратор.
А д м и н и с т р а т о р. Это прямой, только через восьмерку надо.
М е н ш и к о в а. Забыла… (Отошла от телефона, постояла в нерешительности, потом пошла в кафе; Мусе.) Такой холод… иззяблась…
Муся налила ей чашку кофе.
Спасибо. Ужасно холодно, да?
М у с я. Да. Очень.
Меншикова взяла чашку, села за соседний с Лосевой столик.
(Про себя.) Господи… мне-то на что жаловаться рядом с ними?!
Меншикова увидела Лосеву.
Пауза.
М е н ш и к о в а (Лосевой). Я вас узнала.
Лосева обернулась к ней.
Л о с е в а (не сразу). Не надо сейчас, прошу вас!..
Пауза.
М е н ш и к о в а. Я бы должна вас ненавидеть, презирать, испытывать что-то злое, гадкое… Унизительнее всего, что я не испытываю этого… Скорее какой-то странный, необъяснимый интерес… Две разных, чужих, далеких женщины — любят одного и того же человека, почему?! Столько других вокруг, иных… Что в нас такого похожего, одинакового внутри, что обе — одного и того же?! (Пауза.) Там консилиум, меня не пустили… Как будто любая правда для меня не лучше, чем…
Л о с е в а (перебила ее). Не любая!.. С ним ничего не случится! Ни во что другое нельзя верить!..
Пауза.
М е н ш и к о в а. Я буду ходить за ним, даже если это — на годы, на всю жизнь… сиделкой, прислугой, носить судно, кормить из ложки, свою кровь — по капле, и — ни слова, ни упрека… только бы он жил!.. Я простила его…
Л о с е в а. Вы все говорите о себе, о себе!…
М е н ш и к о в а. Думайте обо мне что угодно, я не боюсь унижения, я уже прошла через это… Даже — нелюбимая, даже обманутая, но — с ним… я за все уплатила сполна и вперед.
Л о с е в а. За свое право на него?! Ах, боже мой, я не то говорю!.. Но как вы можете?! Вы уплатили, вы готовы, вы простили, — а он? Он?! Забудьте обо мне, я не о себе печалюсь… Я уеду, если надо, выйду замуж, будто меня и не было никогда! — только прошу вас — думайте о нем. Как ему лучше! Чтоб ему от вас — радость, ясность. Пусть ему с вами будет легко и просто, пусть он никогда не хмурится!.. Прошу вас! Сделайте это!..
Меншикова долго глядела на Лосеву.
М е н ш и к о в а. А ведь я была такая же… и не так уж давно… а теперь другая, да?..
Л о с е в а. Господи! — мы сидим здесь и так спокойно, так гадко говорим о себе, о себе… Нет, с ним ничего не случится, все будет хорошо, хорошо!..
М е н ш и к о в а. Я старше вас и уже не могу — так слепо… просто я старше вас, только и всего… (Пауза.) Как он сам решит. Как захочет… пусть…
Л о с е в а. Вы лучше меня, умнее, добрее… Я просто умру! Я не смогу! — зачем?!
М е н ш и к о в а. Я была — как вы… он и в вас увидел то же, что и во мне когда-то… Двадцать три года, это очень много!.. Воск… мы как воск в их руках… они и не замечают, как лепят нас, меняют… как делают такими, какие мы им удобнее, привычнее, по своему образцу… а ведь они не такими нас полюбили, не за это, за другое… как раз за то, что они сами в нас потом и выжгли… и тогда они рвутся назад, опять к началу, как будто…
Л о с е в а. Но ведь вы сами, сами!..
М е н ш и к о в а. Да… Я думала, что так буду ему всегда нужна…
Пауза.
Л о с е в а. Хорошо… я уеду…
М е н ш и к о в а. Не надо меня жалеть… Я все еще гордая…
Сверху сбежал К р ю к о в.
К р ю к о в
