М е н ш и к о в. Спортивный интерес?
Щ е р б а к о в. Нет. Может пригодиться потом.
М е н ш и к о в. Кому пригодиться? Когда?
Щербаков спросил не сразу.
Щ е р б а к о в. Не обидитесь?
М е н ш и к о в. Не обещаю.
Щ е р б а к о в (с трудом). Я только начинаю…
Меншиков понял, что он хотел сказать.
М е н ш и к о в. Я слушаю, слушаю.
Щ е р б а к о в. Можно — художественно?
М е н ш и к о в. Если иначе никак не можете — плохи наши дела.
Щ е р б а к о в. Есть миллион дорог. Сколько людей — столько дорог. И на каждой — как камешки — открытия. На чужой — себе дороже нагибаться за ними. На своей — естественно… До чего красиво я излагаю… с души воротит!.. (И прибавил, погодя.) Я только начинаю, Николай Николаевич.
Меншиков смотрел сквозь снег на дорогу.
М е н ш и к о в. Нет. Не вижу оснований. И… если хотите, можете перейти в лабораторию профессора Степакова, возражать не буду.
Щербаков рассмеялся весело и открыто.
Щ е р б а к о в. Фиг!.. Не надо мне Степакова!.. (И — с сожалением и искренне.) Эх, Никник… зачем вы так?!.
Меншиков не ответил.
Снег липнул к стеклу, дворники едва успевали его счищать.
Щербакова уже не было рядом.
М е н ш и к о в. А я, значит, кончаю? — это он хотел сказать? Мило, мило… Свои камешки я раздаривал, отдавал задаром, им же, всем — берите, стройте свои пирамиды!.. Кончаю?! Мне бы впору начать… Сызнова, начисто, набело… Не все еще сказано!..
Он прибавил скорость, снег несся навстречу пляшущей сплошной стеной.
З а т е м н е н и е с л е в а.
С п р а в а.
Песня.
Г а в р и л о в (в телефон). Нет, я подожду. Я из-за города, трудно дозваниваться.
А д м и н и с т р а т о р стоял у буфета, слушал песню.
А д м и н и с т р а т о р (тихо, Мусе). Да-а… сколько лет мы с вами здесь работаем? — шестой, во всяком случае… а толком ни разу, собственно, не обменялись… Странно человек сконструирован! — когда стремление есть — суета, не до этого или все о чепухе говоришь, текущие дела, для души безразличные… все недосуг, все недосуг…
Щ е р б а к о в вернулся с улицы.
Щ е р б а к о в (Крюкову). Минус два.
К р ю к о в пошел за Щербаковым в кафе, Г о р д и н — за ними.
Г а л о ч к а (им). А я уже спать собралась. Долго вы там!
Щ е р б а к о в (Галочке). Я гляжу, музыка на вас действует усыпляюще.
Г а л о ч к а (холодно). Я вспомнила ту цитату из Горького — «испортил песню, дурак».
Она хотела встать и уйти, но Крюков удержал ее за руку.
К р ю к о в. Галочка, нельзя обижаться на стихийное бедствие. Вырабатывайте иммунитет.
Г о р д и н. Боря, Боря! Зачем вы себя так ломаете?
Щ е р б а к о в (без улыбки). Чтобы потом собрать заново по новой схеме…
Г а л о ч к а (снова садясь). Пусть просит прощения на коленях.
К их столику подошел сильно уже набравшийся Р о д и м ц е в.
Р о д и м ц е в. Разрешите извиниться. Родимцев Владимир Федорович. (О Гордине.) Ихний партнер. Разрешите присоединиться. (Ставит на стол графинчик с остатками коньяка.)
Неловкая пауза.
Щ е р б а к о в. Не позволяем.
Г о р д и н. Борис!..
Щ е р б а к о в. У нас разговор.
Р о д и м ц е в. Нормально. Отгородились? А если советский простой человек…
Щ е р б а к о в (отдает ему графин). «Огромные горы сдвигает, меняет течение рек». Желаю счастья.
Р о д и м ц е в (поставил графин снова на стол). Да я… когда ты еще с голым пузом в свои университеты бегал…
Администратор подошел к ним.
А д м и н и с т р а т о р (Родимцеву). Товарищ, товарищ!.. У товарищей собеседование, товарищи все свои, а вы, товарищ…
Р о д и м ц е в (распаляясь). Какой я ему товарищ! Ему одни академики товарищи!..
Г о р д и н (встал; Родимцеву). Пойдемте, Владимир Федорович, я как раз хотел предложить вам партию… (Увел его.)
Р о д и м ц е в (обернулся к Щербакову). У-у… наука и техника!.. Погоди, не таких еще объезжали!..
Гордин усадил Родимцева за прежний его столик, взял с соседнего шахматную доску, расставил фигуры.
Г о р д и н. Ваш ход, Владимир Федорович.
Р о д и м ц е в (еле сдерживаясь). Думает, в дамки прошел?! У нас все равноправные, на всех одна управа!.. (Вспомнил.) Выпивку-то я оставил… а там еще четвертинка небось!..
Г о р д и н. Я сейчас принесу. (Встал.)
