Вообще детишек люблю. У самого — трое. Сыны. У вас тоже — наследство?
Не было у меня наследства, так уж вышло. Так получилось.
Я. Нет. Нету.
Он достал бумажник, вынул из нею фотографию, протянул мне.
О н. Всем семейством.
Я взял у него фотографию, поглядел на нее.
Я. Один к одному. Ваша жена?
Он достал другую карточку, протянул ее мне не сразу и посмотрел при этом на меня внимательно и выжидающе.
О н. А это я, четверть века назад, перед самой войной.
С фотографии глядело на меня ничем не примечательное молодое лицо, вполне типичное, похожее на тысячи обыкновенных русских лиц. Да и выцвела она порядком, пожелтела, потерлась.
Я вернул ему фотографию.
Я. Здорово вы изменились, скажем прямо.
Он опять сунул мне ее.
О н. Какой я был, а?!
Я опять поглядел — лицо как лицо. А он все настаивал:
А?..
Я возвратил ему карточку.
Я. Да, конечно. Все-таки двадцать пять лет как-никак, тут уж ничего не поделаешь.
Он тихо рассмеялся, спрятал фотографии в бумажник, бумажник — в карман.
О н. Еще бы не измениться!.. Зрительная память, говорите? А у меня — наоборот, с годами, знаете, обостряется. Здорово изменился, верно? А как же — годы!
Он похлопал рукой по карману, в который спрятал бумажник с карточками.
И не узнать, верно? Время-то идет, а?!
Я. Все к лучшему, будем надеяться.
Он разлил по стаканам последнюю бутылку пива.
О н. Пока не согрелось. Я бы и четвертого — не против, да жена боится, все-таки возраст, уже под сорок. А я детей люблю. И они меня — не только свои! — до удивления прямо-таки тянутся ко мне. Тут мы недавно интернат в нашем городе строили, в лесу, — такой спортивный городок им отгрохали, корты, бассейн, все честь честью, вышка, раздевалки, тумбочки… И все сверх проекта, заметьте. Потом с меня в области за перерасход такую стружку снимали! Обошлось, а ребятам — раздолье.
Он выпил пиво, откинулся на спинку стула.
Туча с моря залохматилась уже в полнеба, повисла как раз над нами.
Как же это вас тогда, а? Чудо, прямо-таки чудо, честное слово! И это при том, что немцы народ аккуратный, педантичный, и вдруг — такая осечка!
Я. То-то и оно, что нас наши расстреливали, из русских. Торопились, фронт был близко.
О н. Да, счастливая для вас осечка! Наши, русские? Совсем обидно от своих, собственно говоря, погибать!
Я. Какие же они свои? Хуже немцев.
Он понимающе кивнул головой.
О н. Как всякие подонки.
Я. Не без них.
О н. Неужто в живых так никого и не осталось, кроме вас?
Я. Во всяком случае, ничего о них не слыхал. Это был маленький лагерь, вроде пересыльного, на Украине.
О н. Ну, а эти-то? Вы их не запомнили, не пытались потом обнаружить?
Я. Расстреляли их, наверное, если не успели сбежать с немцами. Или где-нибудь там отсиживаются.
Он оглянулся, поискал глазами официантку.
О н. Девушка, милая, еще бы пивка бутылочки четыре, со льда только!
Повернулся опять ко мне, сказал, думая о чем-то другом:
Не без них, это вы верно заметили… Что, в шапке не так печет? Да и дождик вот-вот пойдет, легче дышать стало. Вы по путевке здесь?
Я. Нет, я каждое лето у тех же хозяев живу, восьмой год уже. Так дешевле даже.
Гром сорвался сверху, обрушился на полотняный навес над нами.
О н. Да-а… пережили, значит, сполна… Уж что человек пережить способен!..
Дождь хлынул сразу, забарабанил по полотну. С каждой минутой темнело все больше, туча уже была во все небо.
С пляжа, визжа, бросились купальщики, а громкоговоритель все хрипел свое:
«Девушка в белой шапочке, в последний раз предупреждаем — вернитесь немедленно!»
Подошла официантка с пивом.
О н а. Дождались-таки! Осадочки все-таки.
Полотняная крыша сразу набрякла, провисла под тяжестью воды. Косые струи проникали под навес.
Тогда наша долгоногая затянула шторы из такого же толстого полосатого полотна, что и крыша.
Вот так хоть вашу репутацию не подмочит. А шашлыка придется еще подождать — зашивается кухня. Да и куда вам торопиться в такой ливень?
И повернулась было, чтоб уйти.
О н. А пиво-то кто нам откупорит?
Она небрежненько так и царственно кинула нам на стол открывалку.
О н а. Сами справитесь, не маленькие, а то у меня делов и кроме вас полно.
И пошла себе, не оглядываясь. У нее были очень красивые ноги, длинные и легкие, и тугая, в обтяжку, юбка. На нее трудно было не глядеть, честное слово.
