Т о л с т у х а М а р г о (кричит с порога). Табари сболтнул! Донес Табари!
К о л л е н (вскочил на ноги). Про что сболтнул? — ты что мелешь, шлюха?!
Т о л с т у х а М а р г о. Во-первых, я давно уже не шлюха, а содержательница уважаемого заведения, зарегистрированного в полиции, заруби это себе на носу, Коллен! А что шлюхой была — не спорю, так ведь первой шлюхой на весь Париж, хоть кого спроси!
К о л л е н. Ну?! — говори!
Т о л с т у х а М а р г о. Его сейчас у самых дверей городские стражники из его же блевотины выудили. Он на ногах не держится, а орет им: «Я Ги Табари, знаменитый Ги Табари, который сегодня в ночь обчистил с дружками сундук Наваррского коллежа! Вот он кто я!..»
К о л л е н (властно). Какие дружки? Какой сундук?! — ничего не было, ничего не знаем, ничего не слыхали, поняла, Толстуха?! Рождество празднуем, рождественского гуся едим! Все слышали?! Я — Коллен де Кайе, вы меня знаете!
В и й о н (в страхе). Смываться надо! Крышка! Смываться, пока не поздно!
М о н т и н ь и. Только нас и видели! Ищи-свищи!
Т о л с т у х а М а р г о. Бегите, мальчики! — они по следу сюда придут. Они унюхают! А там и за мясником дело не станет, за виноделом с удавкой!
Из толпы — прежде неразличимый в ней — вышел вперед П а л а ч.
П а л а ч. А я — вот он! Тут он я!
В и й о н (отпрянул в ужасе). Ты?!
Девушка, которой никогда не было, подошла к нему, взяла за руку.
П а л а ч. А кому ж еще и быть-то, как не мне? Не ждали? — не ждали, дружочки мои, сограждане… забулдыги, пропойцы, горемыки, медвежатники, карманники, наводчики, шулера, сутенеры, скупщики краденого, мошенники, вымогатели, растлители малолетних?! А я — вот он я, тут как тут, всегда, во веки веков!..
По мере того, как он их выкликал, они разбегались в ужасе: кто куда, вон из трактира.
К о л л е н (убегая последним). Беги, Вийон! Беги, малыш! Не теряй времени! Беги, Франсуа!..
На сцене — никого, только Палач, Вийон и Девушка, которой никогда не было.
П а л а ч (доволен собою). Ну и напустил я на них страху! — улепетнули во все тяжкие!.. (Вийону.) А ты что же?! — ты ж из них самый молоденький, самый пока невинненький, самый до поры до времени чистенький, ты-то что к месту прирос?! Ты-то что сам к волку в зубы лезешь?! Ну-ка, ноги в руки и — шасть!..
В и й о н (в смятении). Куда? — почему я должен всегда бежать, почему я везде не дома, всем чужой, вечно белая ворона?! Я иду со школярами на баррикады — но мне претит их крикливость и я боюсь крови!.. Я иду с дружками воровать — и сочиняю стихи, когда они делят добычу! Я получаю свою долю, вот оно, дерьмо желтое, звенит в кармане, — живи как хочешь, никому не слуга, твоя воля! — и должен бежать из родного города… куда, к чему, с кем?! Всем чужой, всегда один, везде одинокий… что за заклятье на мне, что за каинова печать! — за что?.. (Быстро идет к выходу.) За что?!
Девушка, которой никогда не было, пошла за ним следом.
(Ей.) Тебе-то чего от меня надо?! Что ты ходишь за мной по пятам, что ты липнешь ко мне?! Чего тебе надо? Кто ты мне? Кто?! (Убежал.)
Она пошла за ним.
П а л а ч (качая головой). Жаль мне тебя, приятель, поверь слову — до чего жаль! Всех вас жаль — горемык бездомных, бесприютных… прямо хоть в голос реви, до чего мне всех вас жалко!..
З а н а в е с.
ИЗГНАННИК
Май 1456 года.
Анжер, столица доживающего свой век Анжуйского королевства.
Мы присутствуем при утреннем туалете к о р о л я Р е н е.
Толпа п р и д в о р н ы х, с деталями королевского гардероба в руках, почтительно сгрудилась вокруг монаршей постели. Посредине спальни, не зная, куда себя девать, мешается у всех под ногами Ф р а н с у а В и й о н, одетый нарядно, но явно с чужого плеча. Торжественным ритуалом, похожим на тщательно отрепетированный балет, правит камергер — он же придворный поэт, — известный во дворце под прозвищем Ф р а н к а Г о н т ь е.
Г о н т ь е (торжественно). Нижние панталоны его величества короля Рене Анжуйского!
Один из придворных спешит с панталонами к кровати, натыкается на Вийона.
В и й о н (ему). Тысяча извинений, сударь!
Гонтье и придворный надевают на короля панталоны.
