М о н т е к л е р (с горечью). Не о чем, да… Но тогда-то мы этого не знали! — и мы вышли на большую дорогу и охотились на них, убивали их солдат, гонялись за их рыцарями, грабили их обозы, и ни пощады в нашем сердце, ни жалости, ни милосердия!.. (Перевел дух и невесело усмехнулся.) Потом я узнал, что французская кровь на вкус такая же, как и английская… сладка и солона…
Ж а н н а (ужаснулась). Как? — вы и своих?!
М о н т е к л е р. А у меня уже не было своих, Жанна! С того дня, как они тебя предали, продали, отреклись и пламя тебя сожрало, как божью свечечку, — ни своих, ни чужих!..
Ж а н н а (гладя его руку). Бедный мой пушкарь…
М о н т е к л е р (отстраняясь в ужасе от нее). Не тронь меня! — я пахну падалью!.. И мой дом тоже! И мой достаток!.. (Обвел рукой вокруг.) Ведь все это, Жанна, на те самые денежки куплено, на кровавые… на неправедные!..
Ж а н н а (скорее себе, чем ему). Кого же, кого же они сожгли тогда вместо меня?!
М о н т е к л е р (с воплем отчаяния). Они сожгли тебя! Они сожгли тебя в моем сердце!.. И если бы это было не так, если бы я осмелился поверить, что это не так… значит, вся моя жизнь, и моя месть, и мой грех, и моя гостиница, и кровь — все обман, все грязь, все дерьмо!.. (С мольбой.) Не отнимай у меня хотя бы моей веры, Жанна… последнего, что у меня есть!..
Из сеней слышно, как хлопнула входная дверь, быстрые шаги и веселый голос Дюнуа.
Д ю н у а (из сеней). Жанна! Жанна!.. Эй, кто здесь!.. Жанна!
Ж а н н а (обняла и поцеловала Монтеклера). Я люблю тебя, мой пушкарь… И господь тебя должен простить.
М о н т е к л е р (не удержав слез). С меня достаточно твоего поцелуя, Жанна…
В комнату стремительно и весело вбежал Д ю н у а, Орлеанский бастард, как его называли прежде, а теперь — Жан, граф Дюнуа. Он все еще молод, красив, насмешлив и по-своему честен.
Д ю н у а (вбегая шумно в комнату). К оружию! К бою! За Францию, за Деву! Вперед, кто любит меня!..
Ж а н н а (не веря своим глазам). Дюнуа!..
Д ю н у а (еще громче и веселее). Приказывай, мой капитан!
Ж а н н а (со слезами радости). Мой Дюнуа!.. (Бросается к нему, прячет лицо у него на груди.) Мой славный товарищ!
Монтеклер неслышно ушел за дверь, в сени.
Д ю н у а. Ну вот… солдату не пристали слезы, Жанна! Двое старых друзей, два товарища по оружию сошлись, чтобы помянуть былые деньки, два веселых дружка, двое бывалых рубак, — а ты в слезы!.. Постыдись, мой солдатик!
Ж а н н а (отстранилась от него и, не отпуская его рук, разглядывает его с любовью и нежностью). Выходит, король и тебя опять призвал?!
Д ю н у а (беззаботно). Вот уж не приведи господь!
Ж а н н а (воодушевляясь радостью надежды). И мы с тобой опять будем скакать стремя в стремя, и сидеть у костра, и в поле всю ночь будут стрекотать кузнечики… а утром мы проснемся от звука веселой трубы и — вперед, вперед! Вперед, кто любит меня! — опять, Дюнуа! Как прежде!..
Д ю н у а (без улыбки). Зачем, Жанна?..
Ж а н н а (осекшись). Ты разве забыл все это, Дюнуа?!
Д ю н у а (с пылкостью ушедшей молодости). Забыть?! — забыть тот год, единственный, лучший, стремительный, когда я был молод, и прям, и смел, и знал, зачем я?! Этот безбрежный короткий год, когда я был самим собою, Жанна?! Забыть тебя?! — ты дурно обо мне думаешь, Жанна!
Ж а н н а (требовательно). Тогда почему ты спрашиваешь — зачем?!
Д ю н у а (с прежней, хоть уже не такой веселой насмешкой). Затем, моя милая, что нельзя дважды быть молодым, нельзя дважды увидеть одно и то же утро, радоваться одной и той же удаче… нельзя дважды прожить свою жизнь, Жанна, нам это не под силу.
Ж а н н а (с горячей убежденностью). У нас будет новая жизнь, Дюнуа!.. Новое утро, новая удача, новые победы… ты не веришь мне?!
Д ю н у а. Я тебе верю… но я опять говорю — зачем?..
Ж а н н а (не понимая его). Зачем?..
Д ю н у а (подошел к восковой кукле). Может быть, она знает ответ?.. — она, которая пришла к нам, и повела за собой, и научила побеждать… затем лишь, чтоб ее предали, отреклись и сожгли на костре?.. Затем, чтобы король, ничтожный и тщеславный, подбиравший ее победы, как переспелые груши, упавшие с дерева, не взявший ни разу в жизни меч в руки и делавший в штаны от страха при первом же выстреле, — чтобы длинноносый этот пачкун был назван льстецами «победоносным»?.. Затем, чтобы старый болван де Ришмон, проигравший все свои сражения, был назначен главнокомандующим, а я, Дюнуа, прошедший всю войну рядом с тобой, и начавший ее еще до тебя, и закончивший, когда тебя уже не было, и выигравший вместе с тобою все наши битвы, чтобы я был отстранен, изгнан и забыт?..
