— Как куда? — посерьезнела бабушка. — К сектантам своим, на занятия.
— Что за сектанты, Ксения Ивановна?
— Не знаю уж, что за сектанты, — укоризненно произнесла она, — только она там все свободное время проводит, а бывает, что и они к ней наведываются: то по одному, а то по двое, по трое заглядывают.
— Может, это ее друзья? — сделала я предположение.
— Какие там друзья, — фыркнула бабуля, — все с такими серьезными лицами, словно на похоронах. Одеты кто в чем: один словно министр, у другого штаны с дырками, третий с каким-то дерматиновым чемоданчиком. Ни дать ни взять, как наш слесарь. А на работе у Надежды люди все прилично одеваются, — со знанием дела заключила старушка.
— Я пойду, Ксения Ивановна, а то магазины закроются, подарок не успею купить.
Я вышла во двор, прикидывая, видно ли мою машину из окна бабулькиной квартиры. Получалось, что не видно. Вот и ладушки, — подумала я, запуская двигатель, — по крайней мере, не нужно делать лишних перемещений. Я собиралась дождаться прихода Лужиной не для того, чтобы с ней встретиться, конечно, а чтобы все-таки пробраться к ней в квартиру после ее ухода. Я закурила сигарету и приготовилась ждать.
Третий раз за сегодняшний день я поднималась пешком на девятый этаж.
Ксения Ивановна не ошиблась, все произошло именно так, как она предсказывала: Лужина вернулась домой и спустя сорок минут снова вышла из подъезда. Я не сомневалась, что отправилась она в Центр Хаббарда. Что ж, это ее дело, мне это было только на руку.
Тихо как мышка я подкралась к ее двери: если выйдет Ксения Ивановна — мне несдобровать. На мое счастье, из-за ее двери доносился звук работающего телевизора. Уже более спокойно я достала отмычки и через минуту уже входила в квартиру Лужиной, осторожно закрывая за собой дверь.
Это была типовая трехкомнатная квартира, внутреннее убранство и обстановка которой говорили о немалых денежных затратах, но также свидетельствовали о совершенном отсутствии вкуса.
Дорогие полосатые обои темно-зеленого цвета совершенно не гармонировали с мягкой мебелью, обтянутой пестрым гобеленом. Шторы на окнах существовали как бы сами по себе, их бледно-розовый цвет совершенно не вязался ни с серым ковровым покрытием, ни со стоящим рядом шкафом с отделкой под натуральный дуб.
Я прошла в спальню. Та же дисгармония царила и там. Широкая двуспальная кровать была застелена турецким покрывалом, по розовому фону которого, подобно лозам, кудрявились какие-то длинные стебли, оканчиваясь огромными ярко-красными цветами. Дополняли картину небрежно торчащие рюши. Кружевные накидки на подушках выглядели по-мещански сентиментально и безвкусно. Со шторами в спальне случился тот же конфуз, что и со шторами в гостиной: блекло-лазурные и отороченные золотом, они совершенно не сочетались с покрывалом и темно-коричневым ковром.
Комнаты, казалось, задыхались от хаотичного нагромождения мебели, от всех этих ковров, рюшей и кружев, вгоняющих в тусклый летаргический сон, повергающих в некое бездумно-тяжелое оцепенение.
Чтобы окончательно не поддаться его гнетущим чарам, я приступила к обыску. Начала со шкафов, потом перешла к ящикам стола. Я всюду натыкалась на портреты небезызвестного Л. Рона Хаббарда. Наверное, саентологи хорошо усвоили один из основных диалектических законов Гегеля, согласно которому количество переходит в качество.
С одной стороны, обилие основоположника саентологии могло говорить о фантастическом фанатизме Лужиной. С другой стороны, если она ни малейшим образом не сомневается в учении, которое исповедует, зачем столько подтверждений ее глубокой веры? А может, Лужина боится, что, окажись портретов Хаббарда хоть на один меньше, основы ее веры пошатнутся?
В одном из ящиков стола я обнаружила какие-то документы и записи. Я тщательно перебирала каждую мелочь, не желая что-либо упустить. В гостиной я в первую очередь занялась стенкой. За двумя рядами тонконогих фужеров я обнаружила резную шкатулку. В таких обычно хранят «фамильные» драгоценности, золото и всякие побрякушки.
Шкатулка была закрыта, и, чтобы не обременять себя поисками ключа, пришлось снова воспользоваться отмычками. Серьги с небольшими зеленоватыми камнями, несколько перстней, пара браслетов, один — из полудрагоценных камней, другой — серебряный, состоящий из двух полукружий, которые защелкивались на запястье наподобие наручников. Его я положила в карман «харлейки». Еще там было несколько золотых и серебряных цепочек, некоторые — с кулончиками. Я заперла шкатулку и поставила ее на прежнее место.
