Невозможно было остановить разбушевавшийся поток.
Гехт произнес ледяным тоном:
— Как вам угодно.
Кристоф вышел, хлопнув дверью. Гехт пожал плечами и сказал хохотавшему Кону:
— Вернется, не он первый, не он последний.
В глубине души он проникся уважением к Кристофу. Он был достаточно умен и знал цену не только произведениям, но и людям. В гневной вспышке Кристофа он разглядел силу, которая встречается не часто, особенно в артистической среде. Но Гехт был самолюбив и упрям: ни за что на свете не согласился бы он признать свою неправоту. Он искренне чувствовал потребность отдать должное Кристофу, но сделать это, не унизив Кристофа, было выше его сил. Он был уверен, что Кристоф еще придет: печальный скептицизм и знание жизни научили его тому, что нужда ломает самую сильную волю.
Кристоф вернулся домой. Его гнев сменился глубоким унынием. Он решил, что погиб. Единственная поддержка, на которую он рассчитывал, рухнула. Он не сомневался, что нажил себе смертельного врага не только в лице Гехта, но и Кона, познакомившего его с Гехтом. Теперь он обречен был на полное одиночество во враждебном ему городе. Кроме Динера и Кона, у него не было здесь знакомых. Его друг Коринна, красивая актриса, с которой он сблизился в Германии, уехала из Парижа: она гастролировала теперь за границей, в Америке, на сей раз самостоятельно, — она стала знаменитостью; газеты печатали восторженные отчеты о ее поездке. Была еще та скромная француженка-учительница, которая по его милости, хотя и не по его вине, лишилась места; долгие месяцы он мучился, вспоминая ее, и даже не раз клялся отыскать, когда будет в Париже! Но теперь, приехав в Париж, он сообразил, что позабыл одну мелочь: фамилию девушки. И никак не мог вспомнить. Помнил только, что ее зовут Антуанеттой. Да если бы и удалось припомнить, как найти бедную, скромную учительницу в этом людском муравейнике?
Нужно было как можно скорее обеспечить себе кусок хлеба. У Кристофа оставалось пять франков. Подавляя отвратительное чувство тошноты, он решил спросить у своего хозяина, толстого кабатчика, нет ли у него поблизости знакомых, которые нуждались бы в учителе музыки. Хозяин и без того был невысокого мнения о постояльце, питавшемся раз в день и говорившем по-немецки; узнав же, что он музыкант, кабатчик потерял к нему всякое уважение. Француз старого закала, он почитал музыку занятием для бездельников.
— Уроки музыки! — сказал он с презрительной гримасой. — Вы, значит, бренчите на фортепиано? Поздравляю вас!.. И охота же заниматься таким делом по доброй воле! По мне, уж лучше, когда дождь шумит, чем когда играют… А не поучиться ли мне у вас? Как вы думаете, ребята? — крикнул он рабочим, стоявшим у стойки.
Те шумно расхохотались.
— Дело невредное, — отозвался один из них. — Чистое. А главное, дамам нравится.
Кристоф плохо понимал по-французски, особенно насмешку; он не находил слов, чтобы ответить, и не знал, должен ли обидеться. Жена хозяина сжалилась над ним.
— Полно, полно, Филипп, перестань болтать пустяки, — остановила она мужа. Потом сказала, обращаясь к Кристофу: — А ведь у меня, пожалуй, есть на примете подходящее место.
— У кого же это? — спросил муж.
— У Грассэ. Ты ведь знаешь, их дочке купили рояль.
— A-а, эти кривляки! Пожалуй, и верно.
Кристофу объяснили, что речь идет о дочери мясника: родители хотят сделать из нее настоящую барышню; они не прочь были бы поучить ее музыке, благо тогда о них заговорят во всем квартале. Хозяйка пообещала устроить это дело.
На другой день она сказала Кристофу, что жена мясника хочет его видеть. Он пошел в мясную лавку и застал хозяйку за прилавком, среди груды туш. Узнав, зачем он явился, слащаво улыбавшаяся, румяная, дородная красавица напустила на себя важный вид. С первых же слов она завела речь о цене, поспешив предупредить, что много платить не намерена, потому что игра на фортепиано хоть и приятная вещь, но не обязательная, и предложила франк за час. Потом недоверчиво спросила Кристофа, хорошо ли, по крайней мере, он знает музыку. Услышав, что Кристоф не только знает, но и сам сочиняет, она, видимо, успокоилась и стала более любезной: самолюбие супруги мясника было весьма польщено; она уже решила про себя, что разнесет по всем соседям важную новость: дочь ее, мол, берет уроки у одного композитора.
