— Будет время — услышите.
Гехт даже бровью не повел и невозмутимо продолжал, как будто никакого Кристофа и не было здесь:
— Крафт… Не знаю.
Он принадлежал к числу тех людей, для которых вы ноль хотя бы уже потому, что они с вами не знакомы.
Он продолжал по-немецки:
— Так вы из Рейнланда?.. Удивительно, кто только там не занимается музыкой! По-моему, просто все подряд!
Гехт хотел пошутить, у него не было намерения сказать дерзость, однако слова его покоробили Кристофа. Он собирался уже возразить, но Кон предупредил его.
— Прошу прощения, — обратился он к Гехту, — хоть на меня не взводите поклепа: я же ничего не смыслю в музыке.
— Это делает вам большую честь, — ответил Гехт.
— Если для того, чтобы вам понравиться, — сурово сказал Кристоф, — нужно не быть музыкантом, я, к сожалению, вам не подойду.
Гехт, по-прежнему глядя в сторону, продолжал с тем же равнодушием:
— Вы уже что-нибудь сочинили? Что у вас написано? Lieder, разумеется?
— Lieder, две симфонии, симфонические поэмы, квартеты, сюиты для рояля, музыка для театра, — выпалил раскипятившийся Кристоф.
— В Германии много пишут, — с презрительной любезностью заметил Гехт.
То обстоятельство, что его посетитель написал столько произведений, а он, Даниэль Гехт, о них не слыхал, только увеличивало его недоверие к молодому композитору.
— Что, же, я, пожалуй, мог бы дать вам работу, — сказал он, — раз вас рекомендует мой приятель Гамильтон. Мы издаем в настоящее время сборник легких фортепианных пьес — «Библиотеку для юношества». Могли бы вы «упростить» нам «Карнавал» Шумана и аранжировать его для четырех, шести и восьми рук?
Кристоф взбеленился.
— Так вот что вы мне предлагаете? И это мне, мне!
Это наивное «мне» развеселило Кона; но Гехт принял обиженный вид:
— Не понимаю, что могло вас так удивить. Это вовсе не легкая работа! А если она вам кажется слишком простой, тем лучше. Потом увидим. Вы мне говорите, что вы хороший музыкант. Вынужден вам верить. Но ведь я вас не знаю…
А про себя он думал: «Послушать этих крикунов, так они уже заткнули за пояс самого Иоганна Брамса».
Не отвечая ни слова (он поклялся обуздывать свои порывы), Кристоф нахлобучил шляпу и направился к двери. Кон со смехом остановил его.
— Подождите, подождите же! — крикнул он. И добавил, обращаясь к Гехту: — Ведь он принес несколько своих вещей, чтобы вы могли составить себе представление о нем.
— А! — отозвался сразу заскучавший Гехт. — Посмотрим, что там такое.
Кристоф молча протянул рукописи. Гехт небрежно скользнул по ним взглядом.
— Что это? «Фортепианная сюита»… (Читая:) «День»… Ах, опять программная музыка!..
Несмотря на кажущееся равнодушие, он читал с большим вниманием. Он был отличный музыкант, прекрасно знал свое дело и ничем вообще не интересовался, кроме музыки. С первых же тактов он ясно почувствовал, кто перед ним. Он умолк, продолжая пренебрежительно перелистывать ноты. Талантливость вещи поразила его. Но природное высокомерие и задетое словами Кристофа самолюбие не позволяли ему выразить свои впечатления. Он молча дочитал рукопись, не пропустив ни одной ноты.
— Да, — проговорил он наконец покровительственным тоном, — недурно написано.
Самая суровая критика меньше бы оскорбила Кристофа.
— Я не нуждаюсь в ваших отзывах! — раздраженно крикнул он.
— Мне кажется, однако, — заметил Гехт, — что раз вы показали мне эту вещь, то, очевидно, с целью услышать о ней мой отзыв.
— Никоим образом.
— В таком случае, — обиженно заявил Гехт, — я не понимаю, чего вам от меня нужно.
— Я прошу у вас работы, и больше ничего.
— В настоящее время я могу предложить вам только ту работу, о которой уже говорил. Да и то не наверное. Я сказал предположительно.
— И вы не можете найти ничего другого для такого композитора, как я?
— Такого композитора, как вы? — оскорбительно-ироническим тоном повторил Гехт. — Скажу только, что композиторы ничуть не хуже вас не считали ниже своего достоинства заниматься такой работой. Некоторые — я мог бы назвать вам имена, пользующиеся сейчас широкой известностью в Париже, даже были мне за нее признательны.
— Потому что это холуи! — крикнул Кристоф. (Он успел уже усвоить тонкости французского языка.) — Не воображайте, пожалуйста, что имеете дело с одним из таких господ. Неужели вы думаете произвести на меня впечатление своей манерой не смотреть в лицо и говорить сквозь зубы? Вы даже не удостоили меня ответом на мой поклон, когда я вошел… Но кто вы такой, чтобы так обращаться со мной? Да понимаете ли вы вообще в музыке? Написали ли вы хоть что-нибудь?.. И вы смеете учить меня, как писать, меня, человека, для которого вся жизнь в этом!.. И, ознакомившись с моим произведением, вы не находите ничего лучшего, как предложить мне калечить великих композиторов и стряпать из их творений разную дрянь, под которую будут танцевать девчонки!.. Обращайтесь к вашим парижанам, если они так угодливы, что готовы слушать ваши поучения! Ну, а мне лучше околеть с голоду!
