Так Удэ узнал номер, по которому звонил толстяк. На острове у Удэ было много каналов получения информации; ему не потребовалось много времени, чтобы узнать не только телефон, но и фамилию, и адрес.
Удэ сел за столик недалеко от входной двери. Выбрал стул, стоявший боком к гавайцам, чтобы можно было исподтишка наблюдать за ними. Он вышел, когда они садились в машину, и последовал за ними.
Удэ заказал содовую. Он не притрагивался ни к табаку, ни к спиртному. У него были грибы. Удэ улыбнулся. Ну и жизнь у этих гавайцев, подумал он, расслабляясь. Они никогда ничего не достигнут, но они явно счастливы.
Он ждал и раздумывал о толстяке Итимаде, благо время было. Оябун во многом напоминал ему отца. Всезнайки, не видящие дальше собственного носа. Хозяева прошлого, пупы Земли!
Что проку в прошлом? — подумал Удэ. — Это груз, который мешает тебе всю жизнь. Удэ не имел этих глупых предрассудков. Для него существовало лишь будущее, залитое светом и теплом, вечно манящее. Он жил ради будущего. Удэ исполнит все, что ему прикажут, чтобы получить свой кусок пирога.
Сейчас ему нужно было выяснить, что собираются делать гавайцы. Он не поверил ни единому слову толстяка Итимады, он не имел на это права. Страх дает свои преимущества, как любит говорить Масаси Таки. Но даже самых честных людей он превращает в лжецов. Чаще всего вам говорят то, что вы хотите услышать. Поэтому Удэ сам докапывался до истины.
Наконец двое гавайцев устали лакать пиво. На это им понадобилось немало времени. Количество вмещавшейся в них жидкости удивило даже Удэ, а он знавал в свое время многих выдающихся выпивох.
Проследить за ними не составляло труда. На уме у них были только девочки. В другой забегаловке, явно хорошо им знакомой, они подцепили пару местных девиц. Удэ ждал на улице. Не было никакой необходимости вылезать из машины: через распахнутую дверь ему было видно все заведение.
Они вышли вчетвером и сели в машину гавайцев. Удэ поехал следом. У них был дом в Кухулаи, довольно близко от аэропорта, так что шум моторов тут никогда не стихал.
Сначала он собирался дождаться, пока они не останутся одни. Но потом подумал, а какого черта? Толстяк Итимада наплевал ему в лицо, обманул его, хотя Удэ увещевал его не делать этого ни в коем случае. Чем скорее он управится, тем быстрее это дойдет до ушей толстяка Итимады. Удэ от всей души желал бы оказаться в этот момент рядом с толстяком, хотя знал, что это невозможно. Посмотреть, какое у него будет лицо. Удэ засмеялся. Может быть, представлять это себе даже лучше, чем видеть.
Вот, например, сейчас. Удэ сидит в машине, мотор выключен, зато его воображение работает вовсю. Рисует ему сцены разрушения и смерти, и всего через несколько мгновений он воплотит все это в жизнь.
Воображение превосходит действительность. Вот он видит обоих гавайцев. Смотрит им в глаза в миг их смерти. В миг перехода. Когда душа расстается с телом.
В действительности ему это никогда не удавалось. Это просто невозможно, даже если очень сосредоточиться. Этот миг неуловим, но только не в воображении Удэ.
В своих видениях он успевал протянуть руку и схватить сгусток энергии, воздушным шариком поднимавшийся над телом. А затем открыть рот и проглотить его. Станет ли он от этого могущественнее?
В других видениях, вместо гавайцев в их убогом доме он представлял себе отца. Это тело отца распростерлось у его ног. Это в отцовское лицо он вглядывался, чтобы уловить момент перехода. Это отца он собирался убить.
Удэ вылез из машины, пересек улицу и пошел по дорожке к дому. Участок был в полном запустении. Трава не подстрижена, кустарник, который нужно было подрезать три года назад, больше походил на львиную гриву. Люди, способные с таким пренебрежением относиться к собственному участку, вызывали у него отвращение.
Его собственный дом близ Токио был образцовым во всех отношениях; Особенно участок. Земля была для Удэ святыней. Для него посадить растение значило взять на себя обязательство перед Творцом. Ухаживать за садом было особенно сложно. Нужно было все тщательно спланировать, умело посадить, а потом холить и лелеять.
