— Извини…
Это была победа. Полная и безоговорочная. Юля боялась, что ее радостное волнение слишком явно написано на лице. Месть, которая должна была вырываться на свободу горячими языками пламени, оборачивалась радужными воздушными шариками. Яркими и безобидными. И этими шариками играли все обитательницы экономического отдела.
— Ой, я никогда и не думала, что смогу вот так, запросто, с ним разговаривать! — вопила Зюзенко.
— Ну, надо же, какой знаменитый, а совершенно не заносчивый. И чайник вот подал, — вторила Тамара Васильевна.
Только Галина продолжала стоять посреди кабинета, словно ожидая чего-то от Юльки. И глаза ее не просили ни о снисхождении, ни о жалости.
* * *
Татьяна сидела в мягком кресле, положив вытянутые ноги на пуфик, и читала последний номер «Космополитена». На двенадцатой странице был напечатан тест для молодых людей, собирающихся вступить в брак, но его она отложила напоследок. Сейчас ее больше занимала статья о новой методике «сознательных родов». Коротецкий переодевался в спальне и возился слишком долго, но Таня была этому, в общем, рада. С его приходом пришлось сразу захлопнуть самую интересную страницу, чтобы не вызывать ненужных вопросов. О ребенке она решила сказать уже после регистрации. И не потому, что чего-то боялась. Просто, как день рождения не должен совпадать с Восьмым марта, так и свадьба не должна смешиваться ни с какой другой радостью. Каждое из этих двух событий стоит того, чтобы отпраздновать его «на полную катушку». Хотя, какая уже теперь «полная катушка»? Таня прикрыла глаза и тихо улыбнулась: пить нельзя, острого есть нельзя, курить нельзя, и даже слишком бурно заниматься любовью тоже нельзя! Перспектива актерского дуэта с Селезневым казалась все менее реальной, и она уже с трудом верила в то, что еще несколько часов назад хотела делать аборт. Поясница тяжко заныла. Таня резко растерла ее кулаком, запахнула полы розового махрового халата и села совсем прямо. Кто знает, может, это будущий ребеночек дает о себе знать, а может быть, это всего лишь проявление вчерашней простуды. Температура спала, голова уже почти не болит, вот только ноги остались тяжелыми, да еще эта старушечья поясница…
Юрий появился в дверях, как всегда, неслышно.
— Ужинать будем? — спросил он как-то чересчур весело.
— Будем. — Татьяна захлопнула журнал, поднялась с кресла и, слегка переваливаясь, пошла на кухню. Ей вдруг ужасно захотелось почувствовать, как ходит женщина, которая носит большого уже ребенка.
— Не ковыляй, как уточка, — Коротецкий легонько щелкнул ее по затылку. — Ты что, готовишься к исполнению роли беременной женщины?
— Да, — ответила она внятно и, обернувшись, посмотрела ему прямо в глаза. «Поймет? Не поймет?» Не понял…
— A-а, я-то думал, что в этом фильме ты будешь играть какую-нибудь ветреную любовницу. Ну что ж, жена — это тоже неплохо…
Он подошел к плите, сняв крышку, заглянул в сковородку и намеренно восхищенно втянул ноздрями воздух:
— Ах, как чудесно пахнет!
Татьяна остановилась у посудной полки, взявшись рукой за край тарелки. За своими переживаниями будущей матери она сразу даже и не заметила, что с Юркой что-то происходит. Ну, конечно! Эта нарочитая веселость, это нежелание помолчать хотя бы минутку. Конечно, ведь в тишине увянет искусственная улыбка и будет слышно сдерживаемое дыхание. Почему-то человеку, который сильно чем-то взволнован, всегда кажется, что он дышит слишком громко и часто, и он начинает задерживать вдох, чтобы не привлекать к себе внимание. И тогда следующий вдох, на самом деле, получается судорожным и громким. Человек старается еще больше и начинает дышать все чаще. Короче, замкнутый круг…
— Юра, — она обернулась со спокойной улыбкой на губах. — Что-то опять случилось?
И по его тону опереточного героя, которым он произнес: «С чего ты взяла?», Таня безошибочно поняла, что произошло что-то серьезное. В этот раз Коротецкого даже не пришлось расспрашивать. Он начал сам, мучаясь от осознания того, что говорить это вроде бы не нужно, и в тоже время страстно желая с кем-нибудь поделиться переполняющими его чувствами. Отложив кусок серого хлеба на край тарелки, Юрий привычным жестом потер переносицу и как можно более равнодушно произнес:
