«Опять смех от счастья», — подумала я и позавидовала.
— В слове «хахаль» нет ничего смешного.
Мамашей в тот вечер мне действительно не пришлось быть. Видимо, благодаря Марусе меня приглашали какие-то юные, полузнакомые лицеисты, штатские, и я танцевала много. Я думала об Андрее, но послушно исполняла, что требовалось; опять меня преследовали литературные воспоминания. Если бы я была Наташей, и вдруг у колонны увидела бы князя Андрея, в белом адъютантском мундире…
— Проведите меня в гостиную.
Ловко лавируя, правовед вальсом двигался к дверям; на пороге откланялся. Я одна вступила в зеленоватый мрак; здесь горели лишь две лампочки по углам, затянутые тюлем. Подойдя к окну, старинному, с полукругом наверху, я стала за портьерой и взглянула в сад. Тихо струилось и переливало что‑то на снегу под луной. Знаете ли вы эти вечера, под Новый год, когда веришь, что обаятельные виденья могут посетить душу? Когда снова возможна девическая любовь, к Наташе явится князь Андрей в белом адъютантском мундире?
Я стояла довольно долго, потом отошла. «Ну, что же, помечтала, поплясала, пора домой. Все‑таки вечер прошел, даже лучше он прошел, чем можно было ждать».
И с покойным сердцем я стала пробираться к выходу. В проходе меня стеснили, я должна была переждать, и случайно мой взор упал на подножие двух колонн. Спиной ко мне, во фраке, тоньше и моложе обыкновенного, стоял Андрей. Я вздрогнула; он обернулся; по усталому, как мне показалось, лицу прошла улыбка.
— Ты здесь? Вот неожиданно!
Все улыбаясь, он подошел ко мне, поцеловал руку. Мы давно уже не бывали нигде вместе, и меня тронул этот поцелуй, этот новый ласковый блеск его глаз. «Какой он худой… — И через секунду добавила: — Милый». Если бы все было как прежде, я должна была бы посмотреть на него, колко намекнуть на кого‑нибудь из дам и, чувствуя, что в его же глазах гибну, взять тон озлобленности. Но сейчас я ничего этого не могла сделать; достоинство жены, традиционное, осталось неподдержанным, и, напротив, я покраснела и взглянула ему робко в глаза.
— Как это ты надумала?
— Меня сманила Маруся.
Положительно, я становилась девчонкой; не только я не могла быть ничьей матерью, но самой мне нужна была гувернантка.
Андрей взял меня под руку. Все с той же улыбкой он повел меня тихим шагом.
— Я не ждал, никак не ждал, что вы тут! Это очень славно, я рад.
Когда он добр, он называет меня на «вы».
Гуляя, мы разговаривали. Он чувствовал себя плохо; в этот вечер его томили тяжелые мысли; по смутному побужденью он поехал сюда после клубского обеда.
— А вам весело?
Я хотела прижаться к нему, крикнуть, что без его любви мне не может быть весело, но сдержалась, скромно шепнула:
— Да.
— Natalie, — вздумал он вдруг, и я вспыхнула, — хотите, мы пройдемся с вами в вальсе?
Он увидел смущение и нерешительность в моих глазах.
— Помните, мы танцевали с вами когда‑то?
В это время музыка заиграла. Это был ланнеровский вальс.
— Можно вас пригласить? — Андрей поклонился, ласково блеснул глазами.
Неужели мне на самом деле семнадцать лет?
Я не запомню даже, когда мы танцевали с ним после той весны. Еще вчера я засмеялась бы и съязвила ему что-нибудь, если б он предложил мне это. Но сейчас, опираясь на крепкую, сухую руку, я шла вольным движением за старыми, милыми звуками; мне было радостно, что Андрей, мой князь, так прекрасно танцует, что и я не уступаю ему, и что этот медленный полет уводит нас Бог знает куда.
— Не устали? — шепнул он над самым ухом. — Может быть, отдохнем?
— Нет, ничего.
Мы обходили во второй раз залу.
— Милая Наташа, милая, — это едва было слышно. — Как люблю я вас!
— Да?
— Вы чудесно–прекрасны нынче. Милая Наташа!
Голова моя кружилась. Как сквозь сон слышала я эти слова, так давно не слышанные мною, и мое усталое сердце, как и вся я, таинственно молодело и расцветало.
Да, это был наполовину уже не его голос, а нового, жениха, дорогого князя Андрея.
Я видела его руку, с тонкими пальцами.
— Хотите, — произнесла я негромко, — я поцелую вам руку?
Я бы сделала это легко и с благоговением. Любви все можно.
Он не ответил. В его влажных глазах, сияющих, я прочла ту же любовь.
