Вдали лес засинел, над Звенигородом; раскинулся по холму сам городок, и древний собор его белеет. Домики серые и красные, под зелеными крышами, среди садов, вблизи монастыря, глядящего золотыми главами из дубов. Старый, маленький город. Красивый издали, беспорядочный, растущий как бог на душу положит; освященный древнею, благочестивою культурой.
Было далеко за полдень, когда Машура и Антон с Христофоровым подымались к монастырю. Путь извивался; налево крутое взгорье, с редкими соснами и дубами; на вершине стена монастыря, ворота, купола, церкви — как в сказках; вправо — дубовый лес. Несколько поворотов — взобрались наконец: монастырская гостиница. Двухэтажный дом, со старинными, стеклянными сенцами, с половичком на крашеной лестнице, длинным коридором с несвежим запахом, — все то, что напоминает давние времена, детство, постоялые дворы в провинции, долгие путешествия на лошадях.
Заняли комнату с белыми занавесочками, портретами архиереев и архимандритов. Обедали на свежем воздухе, в тени дубов, за врытым в землю деревянным столом: внизу виднелась речка, поля и заросшие лесом холмы. Тянуло прохладой. Монах медленно подавал блюда.
Антон был хмур.
— Собственно, — сказал он, — я не совсем понимаю, зачем мы здесь. Самый обыкновенный монастырь.
— Ты сам говорил, что здесь очень хорошо, — ответила Машура.
— Хм! Когда я это говорил? И в каком смысле?
Машура не возражала.
— А мне очень нравится, — сказал Христофоров, обтирая усы. — Между прочим, не посмотреть ли сейчас, после обеда, собор, там в городе…
Антон заявил, что идти сейчас никуда не намерен, тем более «тащиться по жаре Бог знает куда».
Христофоров было отказался, но Машура решила, что непременно пойдет. Темные глаза ее заблестели, прониклись трепетом и раздражением. Антон сказал, что ляжет спать. Пусть они гуляют.
— Все ведь это нарочно, все нарочно, — говорила Машура через полчаса, идя с Христофоровым. — Ах, я его знаю!
Христофоров как‑то стеснялся.
— Может быть, мы напрасно идем.
— Я иду, — холодно ответила Машура, — посмотреть старинный собор. Мне это интересно.
Собор стоял выше города, на площадке, окаймленной лесом, — белый, древне–простой, небольшой, с нехитрой звонницей рядом.
Машура с Христофоровым сели в тени, на ветхую лавочку. Вниз тянулся Звенигород. Москва–река вилась; далеко, за лугами, в лесу белел дом с колоннами.
— Удельный город, — сказал Христофоров. — Эти места видали древних князей, и татар, поляков, моления, войну… Сама история.
— Здесь очень хорошо, — сказала Машура. — Смотрите, какой лес сзади!
Площадка опоясывалась каким‑то валом — похоже, остатками старинных укреплений. За ними лес стоял, густой, смолистый, верно, не раз сменявшийся со времени св. Саввы[192]. Тянуло свежим, очаровательным его благоуханием.
— Времена Петра прошли тут незаметно, — говорил Христофоров. — Потом Екатерина, помещики. Этот край весь в подмосковных. Знаменитое Архангельское недалеко отсюда. И другие. Жизнь отвернула новую страницу, новый след. Может быть, и наш век проведет свою черту. А мы, — сказал он тихо, и глаза его расширились, — мы живем и смотрим… радуемся и любим эти переливы, вечные смены. И пожалуй, живем тем прекрасным, что… вокруг.
Машура не ответила. Не то чтобы она была поглощена чем, все же как‑то замкнулась, собралась.
По дороге назад Христофоров сказал:
— А остаток лета придется мне проводить в Москве…
Машура несколько задохнулась.
— Вы… наблюдатель… созерцатель… ведь вам все равно, где, с кем жить. Следите за переливами… Что ж, вам виднее.
Христофоров ответил тихо и очень сдержанно:
— Я уезжаю не потому, что я наблюдатель.
Машура пожала плечами.
— Тогда я ничего не понимаю.
— Прав — я, — ответил Христофоров, мягко, как бы с грустью. — Поверьте!
Когда они подходили к гостинице, у подъезда стоял автомобиль. Высокий офицер и господин в штатском говорили с монахом. В автомобиле сидела дама. Машура сразу узнала Анну Дмитриевну.
Анна Дмитриевна улыбнулась.
— А, и мы! Паломничеством занимаетесь?
Машура сказала, где они были. Господин в штатском обернулся.
— Черт возьми, почему же нас не пускают? Нет, скажите, пожалуйста, мне очень это нравится: святое место, мы приехали отдохнуть, и вдруг — нету номеров!
