- За чё-о?
- За подстрекательство, осужденный... за него.
- Я не подстрекал! - заорал уже в истерике. Слезы на глазах. - А если б он порешил себя, тоже я виноват, да?!
- Помолчи, ботало, - сморщился я, не жалко его было - противно. Сопит, убить готов, глаз красный на меня косит, гаденыш. - Ничего ты не понял, говорю. - Еще тебе надо посидеть, наверно. Впрочем, гулять с твоим характером на воле недолго придется. Вернешься... А на воле вот радость-то матери: сын алкаш... Помню, как она плакала, образумить тебя хотела. Куда там, сам с усам. Драгун!.. - оглядел я его сутулую фигуру: не мальчик и не мужчина, одно слово - зэк. - Жена-то сбежала от тебя? - давил на больное, сам уже не знаю почему - остановиться не мог.
- Не ваше дело, - огрызнулся, сверкнул волчьим глазом.
И тут случилось то, ради чего сегодня я и собрал всех, и тираду эту закатил сейчас этому долбану Дробнице. Прорвало моих активистов!
- А ведь напрасно говоришь ты, что невиновен... - вдруг неожиданно осмелился, прокашлявшись, завхоз Глухарь. - Я ж слышал, как ты грозил Сычову: мол, если глаза мои тебя завтра увидят - морду расквашу... -Глухарь набрал воздуха, все же решился на поступок. - А когда он к тебе на поклон пришел, тут ты уже барин. Набей рожу парикмахеру - приказываешь. Слышал я, что говорили...
Ай да завхоз, ай да передовик совхоза имени Ленина!
- Иди... Дробница. - а когда он вышел, к активу обратился: - А если бы он поставил более жесткие условия Сычову? И тот бы пошел убивать человека? А вы бы промолчали... Вот потому для этого же Сычова не вы, актив, а отрицаловка - авторитет, к нему бы он за помощью обратился. Подумайте, говорю. - Я буду собирать вас всю эту неделю, каждый день.
И собирал. Пока не вошли в рабочий ритм, пока не забрезжило впереди, пока туманно, но - забрезжило ощущение от злополучного моего отряда не как от кучки, бредущей неизвестно куда, в лучшем случае в изолятор, но как от коллектива, где каждый думает о другом. Какое сообщество людское без коллектива? Ну и что, что Зона, но люди-то остались - людьми...
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
С утра я побеседовал с тремя осужденными, и картина нарушений в моем злополучном отряде хоть чуть стала проясняться.
Сознался в драке еще вчера дерзкий, но уже потухший в изоляторе Бакланов; Кочетков и Цесаркаев отмолчались: понятно, зачинщики. Последний, откликавшийся на кличку Джигит, заинтересовал меня особо. Знал я таких лихих кавказцев, кто удары судьбы принимал стойко и даже с юмором. Этот не страшился самых жестоких наказаний, а значит, если возвысится в Зоне, обрастет преданными дружками, то натворит немало бед, много крови попортит. А возможно, что здесь кроется и наркота. Тогда дела принимают более серьезный оборот...
Может, самому мне покурить анашу, чтобы понять, за что зэки могут убить друг друга, что за сила такая в этих обкурках?
Вот и Кляча. Что ж он такой злой-то? Скоро на волю, надо бы злость зэковскую тут оставить. Скоро с нормальными людьми будет общаться... Вон глазом как водит, грозный...
-- Здрасьте, -- буркнул, не глядя, и плюхнулся на стул, а сам готов прямо броситься -- только тронь. Ничего, это мы тоже проходили...
-- А что у тебя за фамилия такая, редкая? -- начал я издалека.
-- Дятел по-хохлячьи, -- нехотя буркнул зэк.
-- Что собираешься делать на свободе? -- спрашиваю после тягостного молчания.
-- Ну работать... ну...
-- А без "ну"? Надолго на свободу, сам-то как думаешь?
-- А хр... шут его знает... -- И тут сразу его как прорвало. -- Ты, начальник, зубы не заговаривай! Я не фрайер! Стричь пришли -- стригите, и дело с концом! Шерсти же в стране не хватает -- нас, как баранов, корнаете. Стригите. И все, остального ничего не знаю. Ни кто парикмахера вашего бил... ни ваших цитатников слушать не хочу. Хватит, наслушался... за пять лет. Лишь бы выудить побольше из человека, а потом бац! -- и в клетку птичку. Чего щеритесь?
Я улыбался, смешно за ним было наблюдать -- сгорбленный, злой, взъерошенный, ну прямо артист-комик из водевиля. Кричит тоже как клоун...
-- Чего ты кричишь? Сам во всем и виноват, -- отвечаю ему спокойно.
