И все же каким он вернулся - злым, равнодушным, старым? Да и зачем вернулся? Средь людей побыть или с новыми закидонами?
Так-так... актов здесь навалом, в основном за нарушение режима. И получается, что из пятнадцати отрядов Зоны мой, шестой, самый хреновый. Спасибочки... Может, еще не поздно - домой свалить?
Понятно. Бедокура больше всех, работы - меньше. Каждому хочется не вкалывать, а балдеть. Это мы проходили... Ну что ж, надо вычислять тех прилипал, что втесались в актив, чтобы льготы получить, а самим сачкануть. Потому и катится все ни шатко ни валко, абы как. А льготы, я вижу, стали немалые: поощрительное питание, свиданки, бандероли и посылки, благодарности и главное - беспрепятственное прохождение судов, когда за тебя ходатайствует администрация об отправке на "химию". А "химия" - это уже почтиволя.
За один день эту кучу дерьма, всех этих актов не разгрести. Тут главное - не дать активу утомиться, они ведь с работы, надо дать отдохнуть людям.
Ну что, поехали. Акт номер один.
- Сычов сидит в ШИЗО?
- Двенадцать суток, - уточнил председатель совета коллектива Сорокин, спокойный работяга, севший за беспечность. кого-то там где-то задавило. кто виноват? Бригадир Сорокин, не инженер же по технике безопасности, тот отмазался, понятно...
- Что-то мне здесь неясно... Ну, и почему он ударил парикмахера Иволгина? - Оглядываю их. Молчат. Хорошенькое начало, так мы до китайской пасхи разбираться будем. - Почему? - вопрос мой повис в воздухе. - С кем дружил?
- С Дробницей вроде... - неуверенно пояснил кто-то.
Приказал я привести этого Дробницу, а сам продолжаю давление на них, решил все расставить сразу по местам.
- Что ж это вы? - говорю. - Смелее надо быть. Вы посмотрите на себя со стороны. Да таких отрицательный элемент скоро под стол загонит, а может, и загнал уже. - оглядываю, глаза отводят, точно - загнал. - Вы, наверное, думаете: раз сказал о человеке что-то, значит - сдал, предал? - Молчат, но уже кое-кто глаза поднял. Не понимают, к чему я клоню. - Но ваша честь, если уж вы вступили в актив, то ваша роль не в молчании, а в противодействиях всему гнусному, что творится и может произойти. И здесь сами вы мало что можете, а вместе мы можем все. Мы можем свою силу применить, основываясь на чьей-то помощи. В данном случае на вашей - и только вашей! - я завелся. Человек должен ощущать себя в коллективе, тогда он и вас уважать больше станет. Чтобы это молчание было в последний раз, - закончил достаточно мягко, чтобы последние слова запали в их души.
Напряглись, затаились, ждут. Тут и Дробницу привели. Независимый, походочка блатная, волосы взъерошенные, отросшие - к воле готовится.
- Здрасьте, гражданин майор, - наигранно спокойно так, через губу здоровается, сопляк.
Все ему здесь нипочем, и в сторону актива даже не взглянул. Помнил я его, как же, нарушитель был ярый - дрался, выпивку находил, кололся - в общем, весь набор...
Смотрю по списку - да, ему через две недели на свободу, звонком освобождается - срок до конца досидел. А мог на два года раньше выйти, но это не про него, этот - не мог. А что ж он подстрижен-то так, под черта какого-то?
- Известно, кто подстриг... парикмахер ваш, - уязвленно отвечает этот Дробница.
- А скажи мне, почему Сычов в изоляторе? - спрашиваю.
- Ну, парикмахеру надавал пачек, - юлит. - Только я-то тут при чем? У них свои разборки... - пробует возмутиться, но тут же сникает под моим взглядом.
- А может, и при чем, а? Он в зависимость к тебе попал, верно?
- Какая зависимость? - взвился. - Ну, говорил ему, чтобы на глаза не попадался, а то кочан сверну. Ну и что, мало такого у нас говорят...
Все я понял, цепочка замкнулась, а вялые враки на лице у него написаны.
- Понятно, - говорю, - пять лет отсидел и ни хрена не поумнел. А ведь тебе уже сколько?
- Двадцать восемь, - бурчит.
- Ну вот. И двадцать восемь нарушений у тебя... а тут притих, волосы отращиваешь, на свободу навострился...
- А чё? - снова бурчит. - Положено, срок вышел.
- Выйдет, а пока две недели посидишь в ШИЗО, да обреем заодно. То-то девкам будет на загляденье - лысый кавалер.
