– А. Ну если вы и есть та самая девчонка с трубой, то всему трындец, – сказал профессор.
Это было так неожиданно, что Цвета почти перестала плакать и спросила:
– Да почему сразу трындец-то?
– Потому что вы слишком круты, чтобы сдаться.
– Оказалось, не слишком, – мрачно буркнула Цвета, вытирая слезы салфеткой. – Уже сдалась.
– Неделя! – сказал профессор с таким же страдальческим видом, с каким перед этим говорил: «Месяц». Поэтому Цвета сразу его поняла. И ответила:
– Да, неделя не срок. Но вряд ли я когда-нибудь передумаю. Я там в последнюю ночь перестала видеть свет Маяка. Вот тогда и сломалась. Даже играть с тех пор не могу. Хожу, как мертвецы Элливаля – все вижу, все понимаю, даже кое-что чувствую. Но точно знаю, что не живу. Пошла сегодня на вашу лекцию нарочно, чтобы… ну, что ли, хоть разозлиться. Все же знают, что вы всегда поете дифирамбы Другой Стороне. А я, по удачному совпадению, ее ненавижу. Решила, что вы – мой шанс.
– Ну так разозлились же? – спросил профессор. – Вон как наехали на меня, спасибо хоть драться не стали. А то пришлось бы мне от вас, не докурив, убегать.
– Еще как разозлилась! – призналась Цвета.
– Ну вот. А потом еще так отлично ревели. Значит, точно живая. Какой из вас, к черту, мертвец.
– Живая, – растерянно согласилась Цвета.
– Ну видите, – заключил профессор. – Всего неделя прошла после вашего апокалипсиса, а вы уже снова живая. Ничего себе у вас темпы. Говорю же, всему трындец.
Цвета рассмеялась, хотя не собиралась смеяться. После возвращения с Другой Стороны думала, теперь вообще больше никогда в жизни не засмеется, и вдруг! От этого внезапного приступа веселья она чувствовала себя странно – легко, словно выздоровела после тяжелой болезни, и одновременно полной дурой, жертвой мелкого жулика. Как будто этот тип каким-то хитрым, нечестным, наверняка уголовно наказуемым способом добыл из нее смех.
– Предлагаю сделку, – деловито сказал профессор.
– Какую сделку?! – заранее возмутилась Цвета.
– Я не стану позорить вас в общественном месте, падая на колени, по старинному обычаю целуя вам ноги и громко причитая, что вы меня спасли, хотя пару раз было дело, спасали – не от гибели, так от черной тоски. Короче, я не буду вас компрометировать, а вы за это согласитесь со мной дружить. Я имею в виду, если вам вдруг снова понадобится на кого-нибудь разозлиться или просто пореветь в хорошей компании, обращайтесь. Я тут, конечно, набегами, но есть расписание лекций, поэтому меня совсем несложно поймать.
– Вот еще, – фыркнула Цвета. – Больно надо тебя ловить.
– Тебе же хуже, – в тон ей ответил профессор, страшно довольный, что она перешла на «ты». – Вызнаю адрес, стану канючить под окнами: «Тетенька, дай автограф!» И, чего доброго, швырять в окна цветы.
– Шантаж и угрозы, – невольно улыбнулась Цвета.
– Да, дорогая. Они.
