Выскочив на южную окраину города, лицом к лицу столкнулись с противником. Наши танки открыли огонь из всех орудий. В течение десяти — пятнадцати минут удалось подбить восемь вражеских машин.
Быстрый натиск наших «тридцатьчетверок» и КВ остановил фашистов, а некоторые их танки попятились.
Неожиданно сильный удар встряхнул КВ. Сверкнули огоньки в башне, заклинился поворотный механизм, невозможно стало стрелять. Через минуту — второй удар. Машина подпрыгнула: снаряд перебил гусеницу. Пришлось выбираться через аварийный люк в днище танка. Хотя противник и остановлен, однако успокаиваться было рано.
Приказав командиру танкового батальона [32] не допустить врага к Дмитрову, мы вернулись с Остренко к своей машине и тут же поехали в штаб, чтобы изыскать дополнительные силы для обороны города.
На площади увидели офицера, показавшегося мне знакомым. Это был мой старый товарищ по учебе в Академии имени М. В. Фрунзе подполковник Карасевич.
— Здорово, друг! Почему ты здесь?
— Я — начальник оперативного отдела 1-й Ударной армии. Прибыл вместе с командармом генерал-лейтенантом Кузнецовым. Здесь будет сосредоточиваться 1-я Ударная.
— Садись к нам и покажи, где разместился Кузнецов.
Вскоре я уже входил в дом, где находился командарм. С Кузнецовым мы познакомились еще в 1940 году в Прибалтике. В другую пору разговор можно было бы развести на многие часы, но в тот момент было не до лирики.
— Слышишь стрельбу, Василий Иванович? На южной окраине наступают более двух десятков танков противника. Яхрому уже взяли, так сообщили мне разведчики. Помоги отбить, у меня в армии никаких резервов, а полосу обороны со вчерашнего дня увеличили на двенадцать километров и включили в нее Дмитров. Между шестнадцатой и тридцатой образовался большой разрыв, а закрыть его нечем.
— Погоди, не горячись, Дмитрий Данилович. Разведчики, наверно, преувеличивают… — Кузнецов не верил, что в Яхроме уже немцы и что они подошли к Дмитрову. — Не может быть, стрельба где-то далеко.
— Нет, это рядом! — настаивал я. — Поедем, убедишься сам. Тогда будем докладывать в Ставку и командующему фронтом.
Дружба дружбой, но с ответом Василий Иванович не спешил.
Я хорошо понимал, что Кузнецову, как и мне, крайне нежелательно расходовать силы, которые только начали сосредоточивать для другой цели. К тому же без разрешения Ставки он не имел права вводить в бой части, предназначенные для контрнаступления.
Мы стояли у стола с картой. Окно в комнате было приоткрыто, и артиллерийская канонада становилась все громче.
Кузнецов понял, что дело может принять серьезный оборот.
— Ну давай поедем посмотрим, — глубоко вздохнув, сказал он.
Выехав на южную окраину Дмитрова, мы увидели танки противника. Тут уже торопить стал не я, а Кузнецов:
— Давай поживее! Попросим Ставку ввести в бой мою бригаду, хотя она у меня пока единственная.
В городе нам помог срочно связаться со Ставкой замечательный работник из штаба 1-й Ударной полковник А. И. Мячин. Нашу просьбу удовлетворили. Объединенными усилиями удалось отбросить гитлеровцев от города, а несколько позже — и за канал. В этом большая заслуга 1-й Ударной армии и особенно бригады морской пехоты под командованием полковника Ивана Михайловича Чистякова.
30-я армия продолжала удерживать плацдарм на западном берегу канала от Иваньковской переправы, у Волжского водохранилища, до Дмитрова включительно. Глубина плацдарма была от трех до пятнадцати километров. Теперь 1-я Ударная армия могла в сравнительно спокойной обстановке сосредоточивать свои силы.
Рано утром 29 ноября вместе с Г. И. Хетагуровым выехали в Дмитров к мосту через канал. Нужно было решить, как лучше укрепить оборону. Здесь снова встретились с В. И. Кузнецовым. Его тоже беспокоила оборона города. Тут же находился генерал-майор инженерных войск М. И. Галицкий.
Галицкий сказал, что он послан сюда Ставкой и на него возложена ответственность за то, чтобы в случае отхода наших частей подорвать мост через канал. По-видимому, в Ставке были сильно обеспокоены, когда противник с ходу ворвался в Яхрому и форсировал канал. Галицкий настоятельно советовал отвести войска за канал, а мост сразу же подорвать.
