Поздравляю…
Вспоминаем прошлое.
– Я 30 лет в органах и до сих пор не понял – откуда у людей перед нами страх? – искренне удивляется колымский чекист.
– Да ну?
– Ну были, конечно, перегибы! Испанец, помню, был один, сын республиканцев, работал пастухом. Так его осудили как испанского шпиона – он был уличен в том, что пересчитывал вверенную ему скотину.
Разумеется, его после реабилитовали.
Да мы тут вообще за год 1556 человек реабилитировали! Из пересмотренных 1660 дел…
Колымские чекисты отмечали свой юбилей: в 1938-м было учреждено МГБ СССР на Дальнем Севере.
– Просто так праздновать дорого, так что мы это совместили с региональным совещанием, для экономии. В театре собрались – ну, где Жженов играл, – рассказывает Власенко.
Я им как-то не посочувствовал, что денег у них на банкет нету: а то привыкли они пользоваться дармовой рабсилой по лагерям…
Странная планета
В 1928-м на месте теперешнего Магадана была культбаза для эвенов – их тут приобщали к письменности и передовому строю. А в 1932-м сюда пришел первый пароход зэков. Ими набили трюм, а в каютах приплыли чекисты. Они потом всю Колыму застроили лагерями и назвали это все так: трест «Дальстрой».
На берегу бухты остался Шанхай – избушки самостроя. Сюда с пароходов сгружали груз и людей, они тут и селились: наверно, им страшно было уходить далеко от этого окна в цивилизованный мир.
Кроме зэков, сюда ехали по своей воле комсомольцы – с 38-го по 56-й было три призыва.
В 39-м впервые из Магадана до Москвы долетел аэроплан; перелет занял десять дней. А если пароходом до Владивостока, а оттуда на поезде – то на то бы и вышло. Интересно, что в конце 50-х то же расстояние Ил-12 преодолевал всего-то за двое суток, делая по пути 11 промежуточных посадок.
Тут собраны были лучшие люди страны – с гордостью рассказывают колымчане. Королев тут был, Жженов.
– Когда не было денег на зарплату, так объявляли концерт Вадима Козина – и сразу аншлаг и деньги на получку!
Великий певец тут остался после лагеря, ходил в свитере, из окна своей хрущевки в Школьном переулке ругал Советскую власть и заодно прохожих. К нему ехали на поклон звезды, поднимались на четвертый этаж без лифта и с трепетом давили кнопку звонка. Принимал же маэстро не всех; Бориса Штоколова, например, пустил, а Валентину Толкунову – нет, и Колыма отсюда выводила рейтинг мастеров.
– Высоцкий три дня тут пробыл и после всю жизнь по Колыме тосковал; а песен-то сколько!
А Елене Образцовой тут дали почетное звание – заммэра и замгубернатора, и удостоверения!
В дополнение к книжкам Солженицына, Гинзбург и Шаламова тут полно устных историй про умирающих княгинь, доярок с пятью языками, шоферов с двумя дипломами. «А вот тут в совхозе сидел зэк, который написал “Наследника из Калькутты”». Ну или истории наподобие: «А вот у нас в Омсукчане такой был малинник роскошный! А как узнали, что там зэков закапывали, ну и перестали малину сбирать», – типичный рассказ. Или так: «Пошли на рыбалку, а там берег размыло и костей, костей человеческих сколько вышло!» «А еще была главврач, красавица! Так про нее все знали в Омсукчане, что она зэков себе, которые приглянутся, на ночь брала. А кто отказывался, тех приказывала расстрелять».
В краеведческом музее тут выставлены тачки и колючая проволока, и даже одна вышка. Бывшим узникам (слово-то какое бухенвальдское) на это было больно смотреть, они предлагали экспонаты заменить муляжами – но их не послушали. А еще можно проехаться в Бутыгычаг, это 300 километров по Колымской трассе: там настоящий законсервированный лагерь – такими нас пугали в перестройку.
Колымчане страшно обижаются, когда им про лагерные дела да про климат:
– Да что ж у нас, больше нет ничего интересного, что ли! Мы так же, как все, живем…
Но тут ничего не поделаешь – Магадан невозможно считать простым обыкновенным городом. Да, там и детсады, и рыбалка, и пивные, и поэты – но это все во-вторых. Точно так же как при слове «Бухенвальд» Гете, который там частенько бывал, вспомнится только во-вторых. А во-первых будет другое…
Я сравнил чувства, которые у меня от немецких концлагерей, с родными колымскими; у нас получается больней и безысходней. Когда свои бьют в спину, это всегда тоскливей, чем неприятности от заведомого супостата в честном бою. Наша лагерная пыль – в которую стирали людей – едче и ядовитей для глаз.
