— Сердечно благодарю, владыка. Вы исключительно добры ко мне.
И потому я прошу вашего благословения на служение в Сарске.
Архиепископ ответил не сразу. Он пристально взглянул на меня.
Наши взгляды встретились. Мы без слов поняли друг друга, поняли до конца.
— Жаль, отец Иоанн. Предлагая вам остаться здесь, я
руководствовался самыми благими побуждениями.
— Я не сомневаюсь в этом, владыка.
— Неужели вы думаете, что в Сарске будете более свободны? Обстановка
там очень тяжелая. Приход разлагается. Власти добиваются его закрытия. В своих
действиях вы будете связаны по ногам и рукам.
— Я буду ограничен в своих действиях, но не буду связан
никакими обязательствами. По отношению к тем, кто будет противостоять мне, у
меня не может быть никаких обязательств. Мы существуем в разных измерениях, в
разных мирах.
— И все-таки мир один. В этом-то и трагедия.
— У каждого своя роль, владыка. Это вы сказали.
— Да, у каждого своя роль. Поэтому я не буду препятствовать
вашему служению в Сарске, если это решение для вас окончательное и
бесповоротное. И сказать откровенно, где-то в глубине души я даже завидую вам.
Ну хорошо. — Тон архиепископа сразу приобрел деловой оттенок. — Поскольку решение
принято, вам нужно посетить уполномоченного Совета по делам религий и пройти
регистрацию. Эта процедура будет носить формальный характер. Ведите себя
сдержанно, в дискуссии не вступайте. Уполномоченный — человек угрюмый и
ограниченный. Бывший сотрудник КГБ. Подарки берет.
Архиепископ усмехнулся, из чего я заключил, что подарки тот
берет не только «борзыми щенками».
— От меня он получает достаточно, — без обиняков заявил
архиепископ, — но я вам все-таки дам для него какой-нибудь сувенирчик, без
этого с ним разговаривать очень тяжело: уж очень угрюм.
Архиепископ хитро подмигнул мне.
— Ничего, ничего, с ним можно иметь дело. Кое-какие вопросы он
помогает мне решать. К сожалению, мало что от него зависит. Руководство обкома занимает
в отношении нас очень жесткую позицию. И все-таки наши областные вожди —
либералы по сравнению с отцами города Сарска. Вы скоро это почувствуете. Вам придется
зарегистрироваться в местном совете. Там есть некий Валентин Кузьмич... Загадочная
личность! — Владыка похлопал себя пальцами по плечу, давая понять, что Валентин
Кузьмич хотя и не в военной форме, но с погонами. — Так вот, он вашего
предшественника, отца Василия, в бараний рог скрутил. Будьте предельно
внимательны и осторожны. Ну, кажется, все вопросы мы обсудили. Теперь можно и
чайку попить.
Мы вернулись в резиденцию. В отделанном розовым мрамором
трапезном зале для нас двоих уже был накрыт стол. Чаю, которым обещал
попотчевать меня архиепископ, предшествовали роскошные овощные и рыбные закуски,
черная и красная икра, рыбная солянка, шашлык из севрюги, фруктовый салат и
мороженое. Обслуживали нас четверо одетых в подрясники молодых людей, бдительно
наблюдавших за каждым нашим жестом и готовых в любой момент исполнить малейшее
наше желание. За «чаем» никаких серьезных разговоров мы не вели. Ясно было, что
в таких помещениях и стены слышат.
После «чая» архиепископ позвонил уполномоченному и договорился
о моем визите к нему. Он вручил мне красиво упакованную коробку и пояснил:
— Коньячок для уполномоченного. А это для вас. Здесь десять
тысяч. Я не знаю, в каком состоянии вы найдете храм, ведь он пустует уже более
полугода. Здесь же документы о назначении на приход. Ехать к отцу Иннокентию
вам теперь нет необходимости.
— Спасибо, владыка.
— Не за что. Да хранит вас Господь.
— Владыка, у меня есть к вам одна просьба. В епархиальном
управлении сейчас находятся ходоки из какого-то отдаленного села вашей епархии.
Они добиваются открытия храма. Примите их.
Архиепископ тяжело вздохнул.
— Хорошо, — сказал он. По его глазам я понял, что он примет
ходоков, и не только примет, но сделает все возможное, чтобы помочь им.
Получив благословение архиепископа, я на епархиальной машине
отправился к уполномоченному. Его управление размещалось в квартире (не знаю,
сколько там было комнат) старого дореволюционного дома. Секретарь сразу же
провел меня к нему в кабинет. Там за письменным столом сидел стриженный ежиком
угрюмый человек лет шестидесяти. На нем был довоенного покроя темно-синий
костюм в полоску и синий галстук в горошек, как у Ленина. При моем появлении
он, естественно, не встал, не сделал ни малейшей попытки улыбнуться и сразу же
бросил пристально-тоскливый взгляд на коробку в моей руке.
