– Понимаю.
– Что ты там понимаешь… Но ты, очевидно, хочешь знать, связана ли гильза с пулей, которую нашли в теле самоубийцы?
– Да.
Молчанье.
– Да, – повторил Мартин Бек. – Очень хочу знать.
– Связана, – сказал Ельм.
– Это точно?
– Разве я тебе не говорил, что мы тут не занимаемся гаданием?
– Извини. Значит, гильза от той пули.
– От нее. А пистолета у тебя случайно нет?
– Нет. Я не знаю, где он может быть.
– Зато я знаю, – сухо произнес Ельм. – В эту минуту он лежит на моем столе.
В логове спецгруппы на Кунгсхольмсгатан царило отнюдь не приподнятое настроение. Бульдозер Ульссон умчался в полицейское управление за инструкциями. Начальник ЦПУ велел проследить, чтобы ничего не просочилось в печать, и теперь ему не терпелось узнать, что именно не должно просочиться.
Колльберг, Рённ и Гюнвальд Ларссон сидели безмолвно в позах, которые выглядели как пародии на «Мыслителя» Родена.
В дверь постучались, и в кабинет вошел Мартин Бек.
– Привет, – сказал он.
– Привет, – отозвался Колльберг.
Рённ кивнул. Гюнвальд Ларссон никак не реагировал.
– Что-то вы носы повесили.
Колльберг обозрел своего друга с головы до ног.
– Есть причина. Зато ты вон какой бодренький. Прямо не узнать. Чему обязаны? Сюда добровольно не приходят.
– Считай меня исключением. Если не ошибаюсь, у вас тут содержится один проказник по фамилии Мауритсон.
– Верно, – подтвердил Рённ. – Убийца с Хурнсгатан.
– Зачем он тебе? – подозрительно спросил Колльберг.
– Мне бы только повидаться с ним.
– Для чего?
– Побеседовать немного – если это возможно.
– А что толку, – сказал Колльберг. – Он охотно говорит, да все не то, что надо.
– Отпирается?
– Что есть мочи. Но он изобличен. Мы нашли в его доме наряд, в котором он выступал. Да еще оружие, которым совершено убийство. И оно указывает точно на него.
– Каким образом?
– Серийный номер на пистолете стерт. И борозды на металле оставлены точилом, которое заведомо принадлежало ему и к тому же найдено в ящике его тумбочки. Подтверждено микрофотосъемкой. Железно. А он все равно нагло отпирается.
– Угу, – вставил Рённ. – И свидетели его опознали.
– В общем… – Колльберг остановился, нажал несколько кнопок на селекторе и дал команду.
– Сейчас его приведут.
– Где можно с ним посидеть? – спросил Мартин Бек.
– Да хоть в моем кабинете, – предложил Рённ.
– Береги эту падаль, – процедил Гюнвальд Ларссон. – У нас другой нет.
Мауритсон появился через какие-нибудь пять минут, прикованный наручниками к конвоиру в штатском.
– Это, пожалуй, лишнее, – заметил Мартин Бек. – Мы ведь только побеседуем с ним немного. Снимите наручники и подождите за дверью.
Конвоир разомкнул наручники. Мауритсон досадливо потер правое запястье.
– Прошу, садитесь, – сказал Мартин Бек.
Они сели к письменному столу друг против друга.
Мартин Бек впервые видел Мауритсона и как нечто вполне естественное отметил, что арестованный явно не в себе, нервы предельно напряжены, психика на грани полного расстройства.
Возможно, его били. Да нет, вряд ли. Убийцам часто свойственна неуравновешенность характера, и после поимки они легко раскисают.
– Это какой-то жуткий заговор, – начал Мауритсон звенящим голосом. – Мне подсунули кучу фальшивых улик, то ли полиция, то ли еще кто. Меня и в городе-то не было, когда ограбили этот чертов банк, но даже мой собственный адвокат мне не верит. Что я теперь должен делать, ну, что?
– Вы говорите – подсунули?
– А как это еще называется, когда полиция вламывается к вам в дом, подбрасывает очки, парики, пистолеты и прочую дребедень, потом делает вид, будто нашла их у вас? Я клянусь, что не грабил никаких банков. А мой адвокат, даже он говорит, что мое дело труба. Чего вы от меня добиваетесь? Чтобы я признался в убийстве, к которому совершенно не причастен? Я скоро с ума сойду.
Мартин Бек незаметно нажал кнопку под столешницей. Новый письменный стол Рённа был предусмотрительно оборудован встроенным магнитофоном.
– Вообще-то я не занимаюсь этим делом, – сказал Мартин Бек.
– Не занимаетесь?
– Нет, никакого отношения.
– Зачем же я вам понадобился?
– Поговорить о кое-каких других вещах.
– Каких еще других вещах?
– Об одной истории, которая, как мне думается, вам знакома. А началось это в марте шестьдесят шестого. С ящика испанского ликера.
